Вчера Верховный суд Северной Осетии продолжил допрос свидетелей по делу бесланского террориста Нурпаши Кулаева. Среди них показания давал подполковник МВД Александр Цыбань, входивший в оперативный штаб по освобождению заложников. Даже заместителю генпрокурора России Николаю Шепелю стало стыдно за то, как держал себя этот свидетель.
Директор всероссийского центра медицины катастроф "Защита" Сергей Гончаров по приглашению суда прибыл во Владикавказ из Москвы. Он рассказывал о том, как им была организована работа по спасению раненых заложников в дни теракта. По приказу министра здравоохранения Михаила Зурабова в Беслан господин Гончаров прибыл 2 сентября. А уже вечером он известил Михаила Зурабова и Сергея Шойгу о необходимости переправки в Беслан мобильного педиатрического госпиталя.
По словам свидетеля Гончарова, на тот момент самым главным было узнать точное количество заложников. По прибытии ему сообщили цифру (около 300 человек), но более реальные данные привел 2 сентября побывавший в школе экс-президент Ингушетии Руслан Аушев. Как отметил господин Гончаров, в таких случаях лучше исходить из завышенной цифры, чтобы затем не испытывать нехватку медицинских сил.
— В наше распоряжение поступили медицинские бригады со всей республики и из соседних регионов. Все бригады медиков были проинструктированы о действиях по максимально быстрой госпитализации больных, а в ночь на 3 сентября мы провели "дежурную тревогу",— вспоминал свидетель Гончаров, участвовавший и в спасении заложников в театральном центре на Дубровке.
Когда прогремели первые взрывы, Сергей Гончаров отдал команду о начале операции спасения. По заранее оговоренному плану взрослых заложников госпитализировали в райбольницу Беслана, а детей отправляли в мобильный госпиталь. Всего было госпитализировано 546 человек.
— Были у нас и заложники, которых к нам доставляли в состоянии предсмертной агонии: 5 детей и 14 взрослых. Они получили ранения, несовместимые с жизнью, но при этом, выражаясь языком медиков, еще не успели умереть. У 36 человек были термические ожоги,— рассказывал господин Гончаров.
В заключение директор "Защиты" подчеркнул, что в Беслане медики справились с возложенными на них задачами, оказав своевременную помощь многим заложникам.
Вслед за ним показания дал бывший министр здравоохранения Северной Осетии Александр Соплевенко. Он рассказал суду, что прибыл в Беслан 1 сентября и практически безвылазно оставался в больнице до 10 сентября. По его словам, в дни трагедии в Беслан свои бригады скорой помощи прислали Нальчик, Ессентуки, Пятигорск, Ставрополь и даже Тбилиси. Но от услуг грузинских врачей власти Северной Осетии отказались.
Господин Соплевенко не смог дать четкие ответы на большинство вопросов гособвинения и потерпевших. Но при этом сказал одной из женщин, что на анализ ДНК требуется от трех до шести месяцев. Эти слова были встречены в зале с удивлением: напомним, в ростовской лаборатории, куда отправляли анализы на ДНК, первые результаты уже начали приходить через три-четыре дня. В результате многие бесланцы хоронили чужих детей, после чего требовалась эксгумация и повторные захоронения.
Александр Цыбань, следующий свидетель, на момент совершения теракта входил в антитеррористическую комиссию, созданную по указу президента Северной Осетии, и был начальником группы оперативного управления при МВД РФ. Это подразделение, как пояснил свидетель Цыбань, как раз и должно было выполнять функции по пресечению террористической деятельности. Однако из его рассказа и особенно ответов складывалось впечатление, что оно не в состоянии было выполнить возложенные обязанности.
О захвате заложников в школе Александр Цыбань узнал в 9.30 утра, после чего сразу же связался с начальником УФСБ по Северной Осетии Валерием Андреевым, который приказал ему привести все приданные силы в готовность номер один и направить в Беслан. Здесь ему поручили организовать второе кольцо оцепления (первое держали бойцы республиканского ОМОНа). Подразделения, приданные полковнику Цыбаню, блокировали улицу Коминтерна со стороны железнодорожных путей, а он, по его же словам, все три дня находился в актовом зале администрации Правобережного района, где располагался оперативный штаб. Полковник Цыбань сказал, что, кроме блокирования улицы, больше никаких задач не выполнял, а все приказы своим подчиненным отдавал по рации. А в заседаниях оперативного штаба он не участвовал, поскольку его на них никто не приглашал.
— А что, вас обязательно нужно было приглашать? — спросили свидетеля из зала.— Они (руководители штаба.— Ъ) были на первом этаже, а мне было приказано находиться на третьем.
Из рассказа полковника Цыбаня можно было сделать вывод, что вопрос о количестве заложников штабом вовсе не поднимался. А если и поднимался, то свидетель, вроде бы являвшийся полноправным членом оперативного штаба, об этом ничего не знал.
Ситуация в зале стала накаляться. Судье Агузарову даже пришлось вынести предупреждения двум потерпевшим и гособвинителю Марии Семисыновой, после чего адвокат Таймураз Чеджемов продолжил допрос Александра Цыбаня.
— Как вы оцениваете работу штаба?— Я не приглашался на заседания штаба,— ответил свидетель.
— Скажите, вы правду говорили на предварительном следствии? — поинтересовался тогда адвокат Чеджемов, напомнив свидетелю Цыбаню его слова о том, что мероприятия по освобождению заложников оперативным штабом не планировались.
— Да.Затем адвокат потерпевшей стороны перешел к вопросам, касающимся применения танков. До этого свидетель Цыбань сказал, что 3 сентября после полуночи ему стало известно о том, что по двум боевикам, засевшим в подвале, были произведены выстрелы из танков. Однако затем полковник поправил себя, сказав, что танки были применены уже после подавления террористов.
— Куда в таком случае стреляли танки, если террористов уже подавили? — недоумевая, уточнял адвокат.— Потерпевшие вообще говорят, что днем они стреляли!
— Днем? — переспросил свидетель.— Так вы можете сказать, куда стреляли танки? — не отступал адвокат.
Однако полковник Цыбань на вопрос не ответил, а вместо этого молча стал рассматривать адвоката.
— Что вы на меня так странно смотрите? — спросил адвокат Чеджемов и сказал: — Понимаю, трудный вопрос.
Других вопросов свидетелю он задавать не стал.Зато вопросы ему задали потерпевшие.
— Почему никто из вас (в штабе.— Ъ) не подверг сомнению эту цифру в 354 заложника, ведь оперативный штаб знал, что заложников намного больше?
Свидетель Цыбань промолчал. Тогда судья Агузаров переспросил:— Вам было известно, что заложников было около тысячи человек? Знали? Да или нет?
— Я сейчас не помню,— последовал ответ.— Есть ли у вас уверенность, что никто из боевиков не вышел за оцепление, которое держали ваши солдаты? — продолжали свои вопросы потерпевшие.
— Можно я не буду отвечать на этот вопрос? — поинтересовался свидетель Цыбань у председательствующего.
— У нас что, каждый день случаются теракты, что вы ничего не помните? — закричали тут из зала.
— Стыдно за него (свидетеля Цыбаня.— Ъ),— сказал в свою очередь замгенпрокурора Николай Шепель.