премьера театр
В Малом театре поставили еще одну "Смерть Тарелкина". Четвертый спектакль по пьесе Сухово-Кобылина за этот год не добавил в московское "тарелковедение" ничего нового, считает МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Популярность мрачной фантазии Сухово-Кобылина, которая не шла на московской сцене долгие годы, а потом вдруг материализовалась сразу в трех театрах: Et Cetera, Ермоловском и Центре драматургии и режиссуры, стала чуть ли не главной темой для обсуждений в прошлом сезоне. Говорили про новый всплеск публицистического театра, про политические аллюзии (зрителям история Тарелкина живо напоминала еще не закончившийся тогда процесс Михаила Ходорковского) и удивительную свежесть и актуальность текста пьесы, написанного будто бы вчера.
Малый театр будто бы нарочно решил откреститься от всякой злободневности. Если Оскар Коршуновас в Et Cetera и Алексей Левинский в Театре имени Ермоловой каждый по-своему пытались приблизить пьесу к сегодняшнему дню: один с помощью ярких визуальных эффектов, напоминающих о модных медиатехнологиях, другой — с помощью одомашнивания пьесы и превращения ее героев в наших современников и соседей, то постановщик Василий Федоров всеми средствами подчеркивает, что все, что происходит на сцене, случилось давно и не с нами, что перед зрителями — высокая классика и относиться к ней надо соответственно — с почтительным уважением и легкой скукой. В обращении режиссера с пьесой чувствуется пиетет, который испытывает перед старинной вазой музейный работник, трепетно смахивающий с нее пыль. Актеры преподносят текст бережно, словно он может разбиться от неловкого обращения, стараются не педалировать смешные фразы, не повышать интонации и ни в коем случае не вкладывать в слова хрестоматийного теста какого-нибудь своего, неположенного смысла.
Чтобы обозначить принципиальное отличие своего "Тарелкина" от всех прочих, хранящий верность традициям Малый театр настаивает, что только у них можно увидеть классическую постановку пьесы Сухово-Кобылина. Такое определение спектакля смущает заранее. Это значит, что в нем будут правдоподобные исторические костюмы и декорации, что актеры будут говорить на старинный манер, то есть неестественными, поставленными голосами, что действие будет наполнено длинными мучительными паузами и что все происходящее на сцене будет носить отпечаток такой важности, что в голове сама собой всплывет фраза Аркашки Счастливцева: "А не удавиться ли мне?"
Так оно отчасти и было. Художник Юрий Гальперин водрузил на сцене большую круглую печку, к которой прижимаются входящие с мороза персонажи, настоящие канцелярские столы и конторки. Чиновников одели в соответствующие времени мундиры и постарались максимально подробно воспроизвести все детали пьесы. Расплюев вполне натурально выпивает три здоровых стакана водки, Маврушка притаскивает гадкую бутафорскую тухлую рыбу, а главный герой на глазах зрителей долго бреется и переодевается — так что никакого волшебного превращения Тарелкина в Копылова не происходит. Герою Дмитрия Зеничева больше всего подходит определение Чичикова "не худ и не особенно толст, не стар, но и не молод", в общем, ни мясо ни рыба. Имидж человека без лица в общем-то не противопоказан такому герою, как Тарелкин, но слишком уж ярок в памяти образ этого же персонажа, созданный другим актером Малого театра, Глебом Подгородинским, в постановке Алексея Казанцева.
Да и сама фантасмагорическая, гротескная история Сухово-Кобылина, в которой люди превращаются в "мцырей", "вуйдалаков" и "упырей", в постановке Василия Федорова выглядит как бытовая, вполне реалистическая история. Вот, мол, мелкий чиновник от тяжелой жизни решился на аферу, но дело не выгорело, поймали с поличным, с кем не бывает. Обычная тема для "Коммерсанта" столетней давности.