Российское законодательство создает множество препятствий для некоммерческих организаций, занимающихся реабилитацией алко- и наркозависимых. Поэтому многие реабилитационные центры закрываются или работают нелегально. Спецкор «Ъ» Ольга Алленова побывала в крестьянско-фермерском хозяйстве, где живут зависимые,— официально здесь нет реабилитации, и сюда не принимают новых людей, но все, кто тут оказался, живы только благодаря этому месту.
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Бобры, цыплята и серая кошка
В «Андреевскую слободу» Сергей попал так.
Однажды был «под кайфом», искал в снегу «закладки». Сколько часов он рыл снег, не помнит. Уверен был, что найдет. Спасли его чудом — какие-то запоздавшие прохожие заметили неподвижного мужика, лежащего в снегу у дороги, и вызвали скорую. В больницу его забрали прямо с улицы, с обмороженными пальцами. Пальцы отрезали, оставив две культи, и выписали. Куда идти, он не знал. Женщина, с которой он жил, тоже употребляла наркотики. Сергей называет ее женой, хоть они и не были женаты. После больницы он понял, что возвращаться домой нельзя: «Если вернусь, конец мне».
В Тюмени у некоммерческой организации «Центр социальных проектов “Милосердие”» на улице Коммунистической есть приют для бездомных — двухэтажное здание с садом и огородом и большой палаткой во дворе.
Сергея определили в палатку. Стояли морозы, но в палатке работали две тепловые пушки, и ее брезентовые стены с фольгированным утеплителем неплохо держали тепло. Сереге выдали теплое одеяло, свитер и шерстяные носки. Кормили три раза в день. Серегу отчаянно тянуло «употребить». Удерживало только понимание, что дальше — смерть.
Как-то директор приюта Андрей Якунин позвал его в свой кабинет и рассказал про «Андреевскую слободу». Мол, есть такое место в соседней Курганской области, дом и храм в чистом поле, и живут там такие, как Серега,— зависимые. И главный у них Павел, тоже из «бывших». Люди эти ведут хозяйство: пашут землю, разводят кур и овец, а еще каждый день собираются и говорят о своей зависимости.
У Якунина брат умер от наркотиков, спасти его он не смог. А вот лучшего друга, Павла,— сумел.
— Ну так что, поедешь? — спросил директор.
Сергей вспомнил, сколько раз пытался бросить наркотики,— и лишь проваливался все глубже в зависимость, она засасывала, разъедала тело и душу. В последний раз он чуть не умер в сугробе в морозную ночь. Может быть, это судьба дала ему последний шанс.
— Поеду, — ответил он.
Один из обитателей «Андреевской слободы» Сергей
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Один из обитателей «Андреевской слободы» Сергей
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
С тех пор прошло почти два года. Вместе с Андреем Якуниными и тюменскими волонтерами мы едем той же дорогой, которой тогда добирался Сергей. Путь до «Андреевской Слободы» занимает четыре часа. Как часто бывает в России, на стыке двух регионов дорога разбитая, в ухабах да колдобинах,— никто не хочет тратить деньги на ее ремонт.
Мы проезжаем глухие безлюдные деревни — бледные, словно выцветшие от холодного сибирского солнца. Лес по обе стороны дороги стоит молчаливый, высокий, суровый. К вечеру в низинах собирается туман, ползет от сосны к сосне, от березы к березе.
В слободу мы приезжаем вечером. Большой двухэтажный сруб с горящими окнами да очертания крошечной церкви с поблескивающим крестом — и, кажется, больше ничего рукотворного нет на десятки километров вокруг. Первозданная луна висит над Западно-Сибирской равниной, где-то в воде кричат лягушки. Холодно.
За ужином знакомимся с местными. Их 11 человек. Кто-то с наколками, оставшимися после тюрьмы, кто-то без ноги.
Повар Витя, невысокий, худой мужчина накладывает в тарелки жаркое. Еда вкусная, Витю хвалят,— он молчит и еле заметно улыбается, глядя в пол.
Главный тут Павел. У него пристальный взгляд, и в нем чувствуется хватка хозяина.
— Мы с Андреем 18 лет друзья,— говорит Павел, кивая на Якунина.— Я тоже употреблял. И наркотики были, и криминал. Он мне и помог выкарабкаться.
Этот дом Якунину за символическую цену продал благотворитель.
Якунин давно мечтал о реабилитационном центре для алко- и наркозависимых. Три года назад он стал отправлять сюда тех, кто хочет бросить наркотики и алкоголь, вернуться к нормальной жизни.
— Здесь живут люди, у которых уже ничего не осталось, кроме самих себя,— говорит Павел.
Мы выходим из дома. Мимо нас, к лесу, мчатся две косули.
— Тут и кабаны есть,— рассказывает Павел.— Природа дикая, нетронутая, до нас тут бобры и лягушки хозяйничали.
На ночлег меня и двух девушек-волонтеров из Тюмени определили в маленькую избушку, стоящую на отшибе, у леса. Ночью ее, сливающуюся с темными деревьями, почти не видно. Кому она принадлежала раньше, неизвестно. 300 лет назад на этом месте стояла деревня. А последние полвека тут никто не жил. Сибирское село вымирает.
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Сейчас в избушке живет Сергей. В прошлом году, когда он реабилитировался настолько, что Павел сделал его своим заместителем, ему разрешили поселиться отдельно от остальных.
Сергей ведет нас к своему дому, показывая по пути на чернеющие квадраты обработанных полей — тут картошка, в прошлом году ее впервые посадили на 50 сотках, урожай выдался богатый, всю зиму и весну кормили 160 человек из тюменских приютов для бездомных. В этом году картошку собрали на 80 сотках — на весь год хватит.
— А там овес засеяли,— машет наш провожатый в темноту.
Мы переходим узкую речку. Справа она разливается в озеро. Сергей вглядывается в темную воду и удивленно произносит:
— Бобры новую запруду построили. Опять дерево повалили.
Жители слободы вступили в борьбу с бобрами — обшивают деревья у основания железными листами.
— А то они все выгрызут, пустыню нам оставят,— поясняет наш спутник.
Мы приближаемся к его дому.
— У меня тут и овцы, и свинки,— продолжает Сергей.— А вон там, возле дома, сарай с курами. И цыплята в инкубаторе. Хочу еще инкубатор для яиц сделать.
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
— Не устаете от физического труда? — спрашиваю я.
— Мне, чтобы оставаться в колее, надо постоянно чем-то заниматься.
— И в город не тянет?
— Я, бывает, съезжу в Тюмень, за покупками,— и через час уже обратно рвусь. Тут ночью такой туман стоит над старицей, соловей заливается. Мне тут хорошо.
Нас встречает лаем пес. Покосившиеся ступени скрипят под ногами. В доме чисто, просто, низкие потолки и маленькие окна. «С низкими потолками тепло дольше держится, топить приходится меньше»,— поясняет Сергей.
Русская печь, выбеленная известью. Рукомойник с ведром под слив воды. Две комнаты с двухъярусными кроватями. На комоде стоит фотография молодой женщины в пальто с меховым воротником — она улыбается.
— Это моя жена,— говорит Серега.— Она умерла в прошлом году. Если бы я к ней вернулся, то и я бы уже умер.
Помолчав, добавляет:
— Она веселая была. И красивая.
Женщина на фото и правда очень красивая.
Серега за нее молится и верит, что встретится с ней в вечной жизни.
В дом по-хозяйски заходит серая кошка.
— У нее котята в подполе,— объясняет Серега,— она тут только кормится, а спит там, с ними.
Серега уходит в большой дом, оставив нас — трех женщин и кошку — в полумраке дома, глядящего узкими окнами на черный лес.
Ночью кошка принесла мертвого котенка и положила его посреди комнаты. Мы вынесли его во двор. Небо было жемчужным, как будто подсвеченным изнутри. Поскуливал спящий пес. Из щелей в стенах маленького сарайчика сочился теплый желтый свет. Он согревал крошечных цыплят, копошащихся в большом корыте. Наутро мы узнали, что Серега дважды приходил к нашей избе ночью, чтобы проведать своих цыплят,— иногда здесь отключается электричество, и птицы могут замерзнуть. Узнав про мертвого котенка, он очень расстроился.
Братство
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Утром все обитатели «Андреевской слободы» плавно перетекают из большого дома в церковь. Она похожа на сказочный терем. Это единственный храм на 150 км вокруг.
— Советская власть прокатилась тут железной метлой, вытравили все, ни одного храма не сохранилось,— объясняет Павел.— А сейчас в соседних деревнях радуются, что церковь появилась и люди новые тут поселились.
Дважды в месяц сюда приезжает священник из Чимеевского монастыря и служит литургию. В прошлый приезд народу из ближайших сел собралось много — крестили 24 человека, из них двое — взрослые.
Серега отпирает ключом дверь, зажигает лампаду, обходит храм справа налево, кладя земные поклоны перед иконами. Постепенно маленькое помещение заполняется людьми — каждый обходит с поклонами иконы и в конце этого пути приветствует своих собратьев объятием и словами: «Доброе утро, брат». Прочитав утренние молитвы, молятся уже своими словами — просят помощи в своей реабилитации, в борьбе с «искушениями». По тому, как горячо они произносят эту часть молитвы, видно, что искушения их посещают часто.
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
После завтрака в большом доме собирается «группа». Павел читает отрывок из книги «Анонимный наркоман». «Некоторые из нас употребляют наркотики, чтобы скрыть свои чувства»,— говорит он.
И они начинают рассказывать о себе, стараясь чувств не скрывать.
— Виктор, зависимый,— произносит худенький повар, кормивший нас утром овсяной кашей.
— Привет, Виктор,— отвечает ему группа.
— С 14 лет я был пьян. Сейчас мне уже 58. Я только сейчас понял, что натворил со своей жизнью. Слава Богу, я в братстве, я с Богом, я трезвый.
— Михаил, зависимый.
— Привет, Михаил.
— Каждый день для меня — борьба. Молюсь, каюсь, преодолеваю, анализирую. Я много натворил, подвел свою семью. Раньше я глушил чувство вины алкоголем. Сейчас я чист.
Я принимаю вызов сегодняшнего дня — понимаю, что, если возникли трудности, надо с ними справляться сейчас, не откладывая и не заливая их водкой.
— Павел, зависимый.
— Привет, Павел.
— Я употреблял каждый день. Наркотики, алкоголь встроились в мою жизнь. Все свои проблемы я решал наркотиками. В трезвости каждый день бросает тебе вызов, и надо иметь мужество этот вызов принять. Сейчас — я принимаю этот вызов. Я честен перед собой, людьми и Богом. Каждый день я начинаю на коленях и заканчиваю его на коленях. Мне 49 лет, моя жизнь не кончена, я развиваюсь.
— Александр, зависимый. Когда употребляешь, катишься вниз, и кажется, что все легко и просто. Я хочу искоренить свои плохие привычки. Не хочу катиться вниз. Хочу жить с чистым мозгом.
— Дмитрий, алкоголик. Я много пил, пока жил в миру. Допился до того, что чуть не умер. Мне ампутировали ступню. У меня сильное желание выздороветь и помогать другим, как сейчас помогают мне.
— Николай, зависимый. Я полжизни прожил как во сне. Смотрю назад — один пьяный угар. Хочется посмотреть назад — и чтобы там было что-то еще.
Павел читает «Письма баламута» Клайва Льюиса — о человеческих грехах. Группа слушает, делает пометки в блокнотах. Все они ведут дневники. В основе их терапии лежит известная программа «12 шагов», переработанная сотрудниками петербургского благотворительного фонда «Диакония» для своих реабилитационных центров, работающих при православных церквях. Ее суть — в признании человеком своей зависимости, бессилия перед ней и в обращении за помощью к «высшей силе». «Сначала я должен сказать себе, что я зависим,— коротко пересказывает Серега.— Потом — понять, что я бессилен с этим бороться в одиночку. И — поверить, что при помощи Бога я могу справиться. Вот я вырос в Краснодарском крае, уехал в Сибирь, стал употреблять, все потерял, устал от всего, чуть не умер. Решил просить помощи, помолился Богу. Он мне помог, послал людей, и я попал сюда. А здесь принял вызов от своей болезни, решил бороться с ней и выздороветь».
«Высшая сила» из американской программы «12 шагов» трансформировалась в сибирской глубинке в православного Бога — и спасает тех, у кого больше никакой надежды не осталось.
По сути, то, что здесь делают, называется реабилитацией нарко- и алкозависимых. Но официально этого реабилитационного центра не существует. Есть только крестьянско-фермерское хозяйство «Андреевская слобода».
Три года назад, когда Андрей Якунин решил открыть реабилитационный центр, тут рос бурьян в человеческий рост, и ни одна чиновничья нога сюда не ступала. Но вскоре после того, как несколько наркозависимых приехали сюда на реабилитацию, на пороге центра появились прокуратура, МЧС, пожарные.
— Если у тебя реабилитационный центр, то это — учреждение соцзащиты,— объясняет Якунин.— Неважно, что ты построил дом в поле и спасаешь там людей, которые никому не нужны. Требования одинаковые и к психоневрологическому интернату, и к ночлежке, и к частному пансионату. Мне сказали, что у меня тут должны быть пожарный выход, безопасная, специально оборудованная зона внутри дома, внутренний противопожарный водопровод и еще много чего. Это все в частном доме на 100 квадратных метров! И еще — минимум шесть квадратных метров на одного человека. Меня оштрафовали на 75 тысяч. Я думал-думал и понял, что выполнить эти требования в деревенском доме нереально. И центр закрыл. Но куда было девать мужиков? Не выгонять же. Вот и остались.
— И хорошо, что остались,— добавляет он.— Мы сюда жизнь вернули. Хозяйство у нас растет, и в соседних деревнях, глядя на нас, фермерством занялись. Но мы бы могли столько людей тут реабилитировать.
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ
Якунин убежден, что необходимо изменить требования к реабилитационным центрам: «В стране нет такого количества современных зданий, которые отвечают всем требованиям законодательства к учреждениям соцзащиты. Государство реабилитацией не занимается, это делают только НКО. Но законодательство не позволяет нам создавать маленькие центры помощи для бездомных и зависимых, а на большие, современные, оснащенные по последнему слову техники учреждения у НКО нет денег. В итоге огромное количество людей остается на улице без помощи и погибает. А ведь благодаря небольшим центрам можно было бы осваивать заброшенные деревни, это вернуло бы людей в село. У нас в России 50 тыс. заброшенных деревень, а в городах миллионы бездомных людей погибают ни за что».
Вместе с нами из слободы уезжает Руслан — темноволосый, коренастый парень, который на групповой терапии сказал, что хочет вернуться домой, потому что не считает себя зависимым.
— Мы никого не держим, любой из вас может отсюда уехать,— ответил ему Павел.
Руслана должны отвезти на станцию, купить билет на электричку до Тюмени. Там его встретят родители. Он приезжает сюда не в первый раз. Родственники не теряет надежды, что однажды он захочет остаться.
Павел тоже уезжает домой, в Тюмень,— к семье, внукам.
— Жена ждет,— говорит он.— Я как женился на ней в 18 лет, так с тех пор мы и вместе. Сколько всего она со мной прошла. И зависимость мою, и тюрьму.
— Почему же вы не привезете ее сюда?
— Да она и сама просит,— отвечает он.— Я же все время ей говорю, что ничего красивее этого места нет. Но у нас тут братство. Все в строгости. Женщинам тут жить нельзя.
И Павел, и Андрей убеждены, что монашеский порядок, заведенный тут с самого начала,— важная часть успешной реабилитации.
От картофельного поля, от пасеки, от овечьего загона к дому подтягиваются мужчины.
— Брат Сергий остается на хозяйстве,— напоминает им Павел.— Я уезжаю на неделю.
Сергей выносит две пластиковые бутылки, покрытые инеем, протягивает нам.
— Березовый сок вам в дорогу,— говорит он.— Летом мы собрали 60 литров. Заморозили. Берите. Нам этого добра хватит, у нас тут березовые леса вокруг.