гастроли опера
Три вечера на сцене московского Театра оперетты показывали "Аиду" Джузеппе Верди. Спектакль итальянского Фонда Артуро Тосканини, поставленный знаменитым режиссером Франко Дзеффирелли, привезла в Москву компания "Постмодерн-театр" при поддержке МДМ-банка. К берегам священным Нила отправился СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Постановка, в оригинале сделанная в 2001 году для крохотной сцены Театра Верди в итальянском городке Буссето, титаническим размахом не потрясала и на сцене Театра оперетты. Две пары испещренных иероглифами колонн в качестве кулис, расписные храмовые балки, завершающие небольшой портал сцены сверху, и живописный холстяной задник — так строилась сценография в большей части оперы. Если не считать виртуозно сделанного сложного освещения (художник Фьяметта Бальдиссери), визуальное решение оперы — добротное, густое и все-таки пышное — запросто можно было бы себе представить на какой-нибудь почтенной сцене позапрошлого столетия.
И эта "Аида" действительно вовсе не является на самом деле мелочным египтологическим этюдом. Ее обаятельная музейность совсем не в буквальности художественных реалий. Вот, например, торжественное возвращение воинов-победителей проходит на фоне задника с аккуратно вырисованной пирамидой. В либретто между тем отмечены только "окрестности Фив". Неужто Дзеффирелли, признанный любитель археологической точности и в деталях, не знает, что в окрестностях Фив никаких пирамид нету, потому что построены они в окрестностях старой нижнеегипетской столицы — Мемфиса? Без сомнения, знает. Но постановка не научными фактами оперирует, а размышляет о культурных условностях — начиная от увлеченности XIX века египетской экзотикой (увлеченности, зародившейся прямо с египетского похода Бонапарта) и заканчивая старомодными канонами оперной постановки.
Роскошные псевдоегипетские одежды хора, статуи шакалоголового Анубиса и львиноголовой Сохмет, золотые посохи жрецов, варварски-алые наряды эфиопов, аффектированная статичность поз и мизансцен — во всем этом заметно трогательное и чуть ироничное любование архивной торжественностью "большого стиля". Но местами ирония все-таки подводит, как в случае тех номеров, которые режиссер придумал специально для итальянской балетной легенды — Карлы Фраччи. Если во второй сцене первого акта подобие ритуальной пляски выглядело более или менее уместно, то все дальнейшие появления госпожи Фраччи в причудливых газовых одеяниях в сопровождении четырех юных танцовщиц смотрелись менее драматургически убедительными. Тем более что изображаемый ею персонаж идентификации не поддается — какая-то условная quasi una fantasia на тему не то верховной жрицы, не то фараоновой супруги. Особенно жаль, пожалуй, финала оперы. Внезапное антре все той же танцующей команды в самый душещипательный момент (предсмертное объятие замурованных Аиды и Радамеса, причитания Амнерис над их склепом) выглядело совсем малообоснованным постановочным капризом.
Как бы то ни было, избранная режиссером стилистика, видимо, оказалась вполне комфортной для певцов. Да и оркестр под управлением Массимилиано Стефанелли, корректный, но совсем не хватающий звезд с неба, как будто бы ставил своей единственной целью не особенно мешать вокалистам. В результате музыкальное качество спектакля оказалось всерьез говорящим само за себя — без всяких скидок на именитую режиссуру и экстраординарность гастролей.
Отменную музыкальность и актерское прилежание демонстрировал вокал практически всех исполнителей, не исключая даже крохотной партии Вестника (Дарио Маньябоско). Но особенно повезло постановке с парой главных персонажей из первого состава — Нормой Фантини (Аида) и Николой Росси Джордано (Радамес). Первая удивила не только красивым сильным сопрано чистого тембра и совершенно нестесненным дыханием, но и драматической колоритностью созданной ею роли. Радамес в исполнении Николы Росси Джордано был более статичен — однако радовал приятнейшим звонким тембром голоса, крепким, но со слезой, аккуратным интонированием, хорошей подвижностью и гладкой кантиленой. Сложнее было с Амнерис (Тициана Карраро), меццо которой, в принципе весьма эффектно окрашенное, звучало зажато и явно недобирало мощи по краям тесситуры.
Перед премьерой Франко Дзеффирелли призывал не ждать от этой его "Аиды" слишком многого — по его словам, в этом спектакле хорошая сценография, хорошие певцы, "а режиссура так себе". Это, конечно, кокетство. Мастерски показать вердиевский оперный театр торжественно-нарядным, спокойно сосредоточенным на вокальных красотах, без экзистенциальных бездн, эпатажа и неврозов — это ход, с которым можно соглашаться или не соглашаться, но в данном случае он осознан, целенаправлен и обоснован. До такой степени, что любые упреки в безыдейности прозвучали бы нелепо и не к месту.