премьера кино
В широкий прокат выходит нашумевший в фестивальных кулуарах фильм Алексея Германа-младшего "Гарпастум". Эта картина, обильно покрытая искусственной пылью веков и паутиной времени, похожая по изображению на дагеротип, воссоздает тоскливые общественные настроения в России накануне первой мировой и диагностирует открытый перелом эпохи. ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА посмотрела фильм на киевском кинофестивале "Молодiсть", где Алексей Герман-младший когда-то начинал свою карьеру фестивального лауреата.
В Киеве "Гарпастум" был показан, естественно, вне конкурса: с фильмом такой тщательной и кропотливой выделки выставляться меньше чем в Венеции просто глупо. Этот стилистически цельный продукт стремится выбиться из ряда вон еще до начальных титров, уже на уровне названия: оно сразу отсекает некультурного зрителя, который будет думать, что "гарпастум", скорее всего, мазь для травмированных менисков. А оказывается, это древнегреческое название игры в мяч, которой развлекались воины древней Спарты.
Русские спартанцы образца 1914 года с круглым кожаным другом почти не расстаются: они в него не то чтобы играют, они за него держатся, потому что больше держаться вроде бы и не за что. Главных футболистов в "Гарпастуме" двое — они братья (непохожие друг на друга, но симпатичные Евгений Пронин и Данила Козловский) и проживают в медицинской семье непростой конфигурации: мать умерла, отец абсолютно безумен, а дядя с тетей, которые по идее должны были героев воспитывать, ни к каким воспитательным обязанностям по природе своей не пригодны. Максимум, на что их хватает,— на то, чтобы поставить в пример одному брату, который нигде не работает, другого, который работает в аптеке. Но у обоих на уме один только мячик: ангажировав еще двух приятелей, они обыгрывают в футбол на деньги представителей самых разных сословий и слоев населения, чтобы собрать сумму, необходимую для покупки своего отдельного поля.
Однако рано или поздно заигравшимся мальчикам придется считаться с тем, что существуют и другие поля, кроме футбольных, например, поля сражений. Фильм начинается с пролога в чистом поле, где какой-то человек долго и мучительно кашляет, скорчившись на корточках, пока откуда-то доносится фраза: "Гаврило, мы опаздываем, нас ждут в Сараево". Куда опаздывает Гаврило, известно каждому из краткого курса истории — убивать эрц-герцога Фердинанда и разжигать тем самым костер первой мировой. Для тех, кто случаем это забыл, в следующей сцене политически неграмотные пожарники будут судачить: "Говорят, в каком-то сарае убили не то принца, не то герцога, теперь все подорожает..." Зато человеческая жизнь подешевеет, как бы говорит своим фильмом Алексей Герман-младший, в чью картину вошли несколько жестоких уголовных убийств, снятых в отстраненной манере, как рутинные бытовые действия, и оттого сильнее воздействующих на психику.
Герман-сын вообще унаследовал от отца умение сдвигать фокус, снимать какие-то вещи не так, как принято, и вышибать из зрителя не дешевую слезу, а здоровое, бодрящее удивление. Сравнение двух Германов — ход пошловатый, но их стилистическое родство очевидно на экране и отчетливо слышно на звуковой дорожке. Герман-сын тоже старается соткать ту плотную звуковую ткань, которую так виртуозно изготовляет его отец, и чувствуется, что в генах у него это заложено, но до такой густоты звукового слоя, когда его чуть ли не ломтями хочется нарезать, еще далеко. Старший Герман способен жонглировать одновременно десятком разнообразных звуковых раздражителей, младший же больше чем двумя-тремя не отваживается. Однако фамильное внимание к звуку и правильный подход к звучащей речи в "Гарпастуме" радуют: никакого пафоса, никакой аффектации, только невозмутимый обмен репликами, в которых на глазах из ничего распускаются бутоны юмора: "Что вы мне все время руку целуете, скоро кожа слезет".
Отрадно наблюдать и оригинальные, внезапные человеческие реакции — например, когда хозяйка дома велит малознакомому молодому гостю, забредшему к ней в ванную, раздеться догола таким повседневным тоном, будто спрашивает: "Не угодно ли чаю?" Эту лишенную предрассудков, но набитую причудами сербскую вдову играет Чулпан Хаматова, нашедшая нужную грань между искренностью и манерностью: ей практически веришь, когда, представляя Гошу Куценко в слегка посеребренном сединой парике, она говорит: "А это мой старый друг Саша Блок". Блок в "Гарпастуме" кручинится больше всех и откровенно пристает к героям с вопросами, когда же это эпоха начала падать и как же так резко девятнадцатый век вдруг стал двадцатым. Кажется, футболисты этой проблемы в принципе не понимают, тревоги поэта в голову не берут и снова обращаются к медитации со спасительным мячиком.
Мяч вообще очень емкий метафорический предмет, особенно если его положить в лужу и как следует запустить ветродуй — как-то сразу становится очевидна тщета человеческих усилий по сознательному устройству своей жизни. Все равно все получится не так, как представлялось правильным, и натренированная нога судьбы метким ударом отправит тебя совсем не в те ворота, в какие ты предполагал закатиться. Единственный выход при этом — постараться потерять сознание любым доступным способом: да вот хотя бы взять тот же мяч и чеканить его до полной отключки.