В Российской империи не было телевидения с выпусками новостей, с политическими ток-шоу и программами Елены Малышевой. Были газеты. Но огромное большинство населения не умело их читать. Грамотных крестьян было крайне мало, да и те несли с базара не периодическую печать, а лубочные рассказы про «Блюхера» и «милорда глупого». А государство имело потребность информировать подданных о войнах и реформах, достижениях прогресса или проведении массовой вакцинации.
Служба возле вагона-церкви на Западно-Сибирской железной дороге. Фото из коллекции А. П. Чехова
Фото: РИА Новости
Служба возле вагона-церкви на Западно-Сибирской железной дороге. Фото из коллекции А. П. Чехова
Фото: РИА Новости
Информация должна была доставляться без промедлений и искажений нередко вместе с подробным разъяснением событий и мотивирующими нарративами. Для этого был необходим достаточно мощный медиаресурс, способный не только распространять новости, но и переводить их с русского литературного языка на крестьянский.
Государство обладало таким ресурсом. Им был приходской священник.
Хотя сам священник в этой системе играл роль, близкую к функции диктора, комментатора или шоумена (в хорошем смысле этого слова). Редколлегией этого своеобразного СМИ была вся вертикаль церковной иерархии, начиная от Святейшего Синода. В качестве автора материалов могли выступать император, разные министерства, местные власти и даже общественные организации.
Мы подробно изучим анатомию этого своеобразного медиахолдинга на примере Нижегородской епархии середины XIX века.
Уроки политинформации
Свежая политическая новость представляла собой царский манифест, который рассылался по приходам и зачитывался священником после литургии в ближайшее воскресение или церковный праздник. Важные политические события отмечались служением молебнов. Такие молебны преломляли политическую новость в спектре, свойственном функции церкви. И в то же время были похожи на некую градацию подачи новостей с разной степенью торжественности. Священник мог получать четкие указания начальства на этот счет: «при сем присылаю 2 манифеста: о прекращении политических сношений в Англию и Францию и о рождении Великой Княжны Веры Константиновны. Предписываю по 1-му манифесту отправить молебствие Господу Богу, а по 2-му — молебствие с коленопреклонением и целодневным звоном».
Важные события внутренней политики предполагали разные степени защиты от неправильной подачи информации. Вместе с царским манифестом спускались разъяснения Синода о том, какие мысли и в каких выражениях священник должен донести до прихожан после его зачитывания.
Во время призыва в Государственное ополчение 1855 года по случаю поражений в Крымской войне вместе с такими разъяснениями Синод издал и особый секретный указ для епархиальных архиереев. Содержание указа сообщалось священнику в устной форме и сводилось к предписанию следить за настроениями крестьян после обнародования манифеста, пресекать «превратные толки, а тем паче стремление к беспокойству». Под «беспокойством» подразумевался вовсе не отказ записываться в добровольцы, а в первую очередь попытки крепостных уйти в ополчение без ведома помещиков.
Особенно тщательным было информационное сопровождение манифеста 1861 года, отменявшего крепостное право, но предполагавшего выкуп крестьянами земли на довольно обременительных условиях. Синод заблаговременно выпустил циркулярное письмо священникам с указаниями по поводу обнародования еще не подписанного манифеста. «Худо понятая мысль о свободе и нерассудительно преувеличенные надежды могут иметь последствием то, что некоторые крестьяне найдут свое новое положение не столь удовлетворительным, как ожидали. Таковым надлежит изъяснить, что свобода не в том состоит, чтобы поступать по неограниченному произволу... но в том, чтобы избирать и делать добрые и полезные дела в пределах, постановленных законом». Такие мысли священник должен был доносить крестьянам «как в церковных поучениях, так и в домашних собеседованиях при открывающихся к тому случаях» и «предлагать прихожанам как свои размышления и советы», не давая повода заподозрить, будто бы «священники особенно назначены были от правительства действователями в настоящих обстоятельствах». Спустя две недели появился и сам царский манифест, доставлявшийся в уезды особыми чиновниками губернатора в запечатанных конвертах.
Похоже, не все священники захотели быть пассивными проводниками государственной политики в этом чувствительном для крестьян вопросе. И спустя два месяца Синод выпустил письмо епархиальным архиереям «с покорнейшею просьбою внушить подведомственному духовенству, чтобы оно под опасением строжайшей ответственности всячески остерегалось от произвольных, а тем более неправильных объяснений означенного манифеста»; помнило бы об обязанности «в сем деле быть не судьями, а миротворцами». Синод предписывал архиерею немедленно удалять с приходов «неблагонамеренных» священнослужителей, «не стесняясь в распоряжениях ожиданием окончания назначаемых по сему предмету следствий».
Двигатель прогресса
Последствия отмены крепостного права волновали не только государственную власть. Императорское Вольное экономическое общество обеспокоилось возможным сокращением производства и ростом цен на сельхозпродукцию ввиду «ожидаемых изменений в быту сельского населения». Для избежания этих неприятностей предлагалось обучать крестьян передовым способам земледелия, а «лучшим посредником между наукою и поселянами» могло бы быть «сельское духовенство, слушавшее в последнее пятнадцатилетие курсы сельского хозяйства». Предложение Вольного экономического общества заключалось в распространении подписки на издаваемые обществом газету и журнал «между сельским духовенством, которое удобнее всего может в беседах своих с прихожанами передавать им полезные сведения».
Это предложение (доведенное указами консистории до сведения приходских батюшек) выглядело очень скромным по сравнению с аналогичными инициативами, исходящими от правительства. После неурожая хлеба в засушливых 1839–1840 годах император «высочайше повелеть соизволил приступить к разведению картофеля во всех селениях». В поощрение за посадку тогда еще малопопулярного овоща предполагалась выдача крестьянам «смотря по пространству поля, от 10 до 100 руб. ассигнациями награждения». Эти мероприятия не дали успеха в Осинском уезде Пермской губернии, где «некоторые поселяне оказали в том ослушание, и в числе побудителей к такому ослушанию был священник». Узнав об этом, министр Государственных имуществ предложил обер-прокурору Синода «вменить сельским священникам в обязанность при случаях объяснять поселянам отеческое попечение Государя Императора, приглашать к распространению посева картофеля и подавать в том пример поселянам посевом картофеля собственно у себя на огородах, а, в случае возможности, даже на церковной земле». Эта установка была доведена до священников, но мало кого смутило, что государство в приказном порядке требовало от духовенства осуществлять те же действия, за которые крестьянам предлагалось вознаграждение. В следующем году Синод попытался исправить эту неувязку новым указом, в котором опять говорилось «о приглашении сельских священников к содействию в разведении картофеля посредством изъяснения поселянам пользы сего продукта, и посеву оного на собственных полевых участках». На сей раз архиереи получили предписание «внушить» священникам, «что те из них, кои оказуют особенное усердие и успех в сем деле, не будут оставлены без достодолжного внимания начальства» (в чем именно должно заключаться это «внимание», указ умалчивал).
В 1859 году Министерство государственных имуществ озаботилось посевом кормовых трав и постановило снабдить «крестьян, а также лиц сельского духовенства, которые изъявят желание заниматься травосеянием» бесплатными семенами. Тем из них, кто «соберет посевного сена не менее 100 пудов на двор, или не менее одного пуда семян трав: тимофеевки, лисохвоста, клевера, и раздаст их односельцам, выдавать премии от 15 до 25 руб.». Священники были уравнены с крестьянами в рамках этой инициативы министерства и оповещены о ней указом консистории.
К тому времени уже более десяти лет в духовных семинариях преподавалась «наука о сельском хозяйстве». Это новшество учебной программы буквально окрыляло некоторых поборников сельскохозяйственных инноваций, видевших в нем одно «из самых действительных средств к распространению здравых понятий по сему предмету между сельским сословием».
В 1850 году министр Государственных имуществ выступил с проектом превращения духовенства в движущую силу преобразований сельского хозяйства (и живой пример для крестьян). Он предлагал, чтобы священники «за умеренную плату» получали пустующие участки земли, составляли «сообразно почве и климату» план ведения хозяйства на этих участках, а по утверждении плана министерством снабжались «сельскохозяйственными книгами и с учебных ферм улучшенными орудиями, приплодным скотом, семенами» и тому подобным — на сумму 200 руб. (которую должны были возвращать в рассрочку). Проект был разослан епархиальным архиереям для получения их отзывов. Знакомый с нелегкой жизнью приходского духовенства нижегородский епископ предложил поправки к проекту, согласно которым почти все расходы на его осуществление перекладывались со священников на Министерство государственных имуществ, а ответственность священника за неисполнение взятых на себя хозяйственных обязательств существенно сокращалась. Проект с такими изменениями терял экономическую привлекательность; впоследствии эта переписка не имела продолжения.
В здоровом теле
Священник и нищие на крыльце церкви
Фото: Ullstein bild via Getty Images
Священник и нищие на крыльце церкви
Фото: Ullstein bild via Getty Images
Личный пример священника требовался не только для подъема сельского хозяйства. Уже знакомое нам Министерство государственных имуществ (распоряжавшееся в том числе и принадлежавшими государству крестьянами) издало в 1842 году специальные «Врачебные наставления для государственных крестьян». Экземпляры этой книжки получили «все приходские священники казенных имений с просьбою, чтобы лица сии, имеющие по сану их особое доверие крестьян, не оставили и с своей стороны примером и советом действовать на исполнение со стороны их прихожан предписанных в наставлениях правил».
Помимо таких единичных «просьб» священники с завидной регулярностью получали предписания убеждать крестьян в пользе вакцинации младенцев от натуральной оспы и подавать активный личный пример в этом начинании.
Другие случаи заботы государства о здоровье подданных сопровождались не столь серьезными запросами к священнику.
В июне 1841 года в Сергачском уезде скоропостижно умерли 11 крестьян. Прибывший по поручению губернатора штаб-лекарь Соловьев без труда установил причину трагедии. Симптомы болезни появились у поселян «в короткое время после употребления ими белуги, оставшийся в живых старик 65 лет в деревне Буяновке обязан этим тому, что вскоре после съеденной белуги пил довольно много простого вина и пива, от чего вскоре произошла рвота и он спасся, а другой в селе Александровке ел эту рыбу уже вареную, и также остался жив, между тем, как все умершие ели сырую и по причине сильной жажды запивали водою».
То был далеко не первый подобный случай. «Министерство внутренних дел неоднократно уже циркулярными предписаниями извещало, чтобы употребление в пищу сырой соленой белужины было повсеместно строго запрещено». Но министерские циркуляры работали плохо, и губернатор распорядился «предписать всем священникам учинить вновь убеждение о не употреблении в пищу сырой соленой белужины прихожан своих», что и было сделано указом Нижегородской консистории.
В 1857 году о смерти трех крестьян после употребления сыро-соленой белуги было доложено императору, вследствие чего государь повелел «подтвердить кому следует о неослабном наблюдении» за исполнением противобелужьих циркуляров министерства. На этот раз губернатор выбрал более затратный метод исполнения монаршей воли. Было приказано: «правила к предупреждению гибельных последствий от употребления сырой соленой рыбы припечатать в Нижегородских Губернских ведомостях»; объявления об этом расклеить «на торговых площадях, пристанях и в других местах, где бывает значительное стечение народа», раздать их «на постоялых дворах, в питейных домах, харчевнях и других заведениях, где производится продажа съестного, а в Нижнем Новгороде, сверх того, прибиты были бы эти объявления на всех фонарных столбах и будках». И лишь в самом конце распоряжений губернатора значился пункт: «о содержании сего отношения дать знать священноцерковнослужителям».
Обыкновенная обязанность
Необходимость участия священников в таких информационных кампаниях формально объяснялась той пользой, которую те или иные мероприятия правительства должны были принести народу. Приумножение общественной пользы считалось прямой функцией священников, которые «должны исполнять свою обыкновенную обязанность учить прихожан добрым делам, как в нравственном, так и в гражданском отношении».
Нужно сказать, что подобные предписания не предусматривали каких-либо механизмов контроля за их исполнением (помимо расписки священника в ознакомлении с содержанием того или иного указа). Случаи наказания священников за ненадлежащее выполнение таких указов были в то время исключительной редкостью.
Распоряжения, требующие от священника не простого зачитывания очередной новости, а совершения каких-либо активных действий для доведения ее смысла до крестьян, спускались из Нижегородской духовной консистории в среднем один-два раза в год. Хоть это число и варьировалось от года к году в широких пределах, нужно признать, что выполнение таких предписаний не составляло сколько-нибудь значимой доли повседневных трудов сельского батюшки. Куда больше времени и сил отнимало у приходского духовенства Российской империи, например, выполнение функции современных отделов ЗАГС. Но это совсем другая история.