Фильм не вписывается ни в один из стереотипов, связанных с "кинематографом 'горячих точек'". Брутальная уличная реклама фильма с камуфляжными парнями, буравящими прохожих взглядами в упор и навылет, наводит на мысль, что "9 рота" — энная "Мужская работа", только стоимостью $9 млн. Но любители спецназовской клюквы жестоко обломаются на истории пацанов, полегших на проклятой стратегической высоте. Барахлила рация, и командование забыло предупредить их, что война окончена. Те же, кому осточертела барабанная милитаристская дробь, "9 роту" высокомерно проигнорируют и пропустят первый в отечественном кино вменяемый военный фильм.
Федор Бондарчук не хочет, да и не может, снимать по законам массового зрелища. Он избегает любого натурализма вывернутых кишок: в фильме нет ни одного кадра, который бил бы ниже пояса, но тем сильнее ощущение кровавого и бессмысленного месива происходящего. При этом в фильме есть эпизоды совершенно сюрреальной красоты. Например, загнанные, казалось бы, в угол моджахеды вдруг воздевают руки с "калашами" к небу и буквально проваливаются под землю. Но это никакая не эстетизация войны, просто война была такая, сюрреальная: пересохшие арыки служили партизанам самым верным и неожиданным для пришельцев путем и нападения, и бегства.
Авторы имеют право гордиться помещенной точно посередке фильма сценой взрыва самолета. Но самое страшное в этой сцене — не вылетающие из разорванного фюзеляжа горящие человечки. Гораздо страшнее явление ухаря-дембеля в аксельбантах и парадке (Михаил Ефремов), пьяного от того, что, как ему кажется, он обманул судьбу и выжил. Именно с того момента, как он вваливается в кадр, становится окончательно и бесповоротно очевидно: все будет не просто плохо, все будет очень плохо, хуже некуда. Смерть — это всего лишь хмельной дембель. А дембель, до которого девятой роте оставались считаные дни,— это смерть.