опера премьера
Художественный руководитель московского театра "Геликон-опера" перенес на сцену Мариинского театра свою постановку оперы Джузеппе Верди "Набукко", осуществленную ранее для Дижонской оперы и парижской Opera de Massy. Рассказывает ВЛАДИМИР Ъ-РАННЕВ.
"Набукко" — третья опера молодого Верди, которая, кроме популярного в свое время хора "Лети, мысль, на золотых крыльях", по правде говоря, интересна разве что историкам музыки. Ковка композиторского стиля, обретение творческой зрелости и прочее. Речь в ней — о войне древних иудеев и вавилонян во главе с царем Навуходоносором (Набукко — более благозвучный итальянский вариант). Плюс неизбежная в опере амурная интрига его дочерей с иудейским военачальником Измаилом, придуманная либреттистом Темистоколе Солерой.
В Петербурге последний раз "Набукко" видели в 1851 году, да и то не в Мариинке. Недавний успех "Набукко" московской "Геликон-оперы" в парижской Opera de Massy и Дижонской опере так вдохновил маэстро Гергиева, что он предложил худруку "Геликона" Дмитрию Бертману перенести постановку на мариинскую сцену. В Дижоне и даже в Париже (хотя и не в Grand Opera) такой "Набукко" пришелся ко двору. Но в контексте мариинских оперных премьер последних сезонов эта оказалась жидковатой.
В этот вечер лучшими местами в театре были те, на которых все слышно, но почти ничего не видно. Такого контраста между деликатесной музчастью и несъедобным декорационным оформлением в новых спектаклях Мариинки видеть еще не приходилось. Режиссер Бертман и художник Игорь Нежный, сохранявшие поначалу время действия в рамках библейской хронологии (а не перемещая его в другие времена, что обычно господин Бертман очень даже любит делать), в третьем и четвертом действиях украсили сцену нефтяными вышками и насосами. Понятно, конечно. Ближневосточный кризис. И, как объясняют сами постановщики, всеобщая алчность власти. Но в конце концов в зале стали раздаваться смешки. Всю вердиевскую лирику и библейские перипетии режиссер превратил в карикатурные оперные страсти-мордасти. Резаные движения актеров, как в неряшливых кукольных мультфильмах, неестественные позы, на живую нитку нанизанные мизансцены. Даже переходы хора от фигуры к фигуре заставляли думать, будто на сцене не двигаются живые хористы, а происходит перестановка декорированных аудиоколонок.
Зато какой звук! Оркестр, хор, ансамбли, их взаимодействие — это уже не лоскутная конструкция Вавилонской башни, а кристалл греческого Парфенона. Ясность каждого тона, точность всякого оттенка. Когда оперный спектакль создается парой сотен строителей, им приходится общаться на одном языке — в Мариинке им в который раз оказался язык не режиссера, а дирижера. Валерию Гергиеву удалось добиться того, что самый незаметный хорист спел в этот вечер свой бенефис. Очень складным, словно скроенным друг под друга, оказался ансамбль солистов с доминированием Ирины Гордей в роли Абигайль. Эта трудоемкая партия писалась Верди для голоса Джузеппины Стреппони, слывшей в свое время виртуозом. Ирине Гордей удалось не только с легкостью пройтись по технике вердиевского "неистового сопрано", но и убедительно перевоплотиться в стервозную мстительницу. Именно такие голоса и роли объясняют, почему уже четыре века Европа сходит с ума по этой опере.