фестиваль живопись
В Льеже в рамках фестиваля "Европалия" открыта выставка "Советский идеализм. Живопись и кино 1925-1939". Она представляет не только новые материалы по истории советского искусства (половина экспонатов — около 40 больших картин из фондов выставочно-музейного центра РОСИЗО — не показывались с 1930-х годов), но и новый революционный взгляд на социалистический реализм. Куратор выставки Екатерина Деготь считает, что ей удалось сделать "троцкистскую выставку". МИЛЕНА ОРЛОВА, побывавшая в Льеже, готова с этим согласиться.
Льеж, бывший шахтерский центр, не самое центровое в культурном отношении место — такую провокационную и даже в каком-то смысле новаторскую выставку, конечно, выгоднее было бы представлять в Брюсселе. Но в то же время атмосфера пролетарского города как нельзя лучше соответствует характеру искусства, собранного на "Советском идеализме". Это работы знаменитых (таких, как Александр Дейнека, Петр Вильямс, Исаак Бродский, Александр Самохвалов, Самуил Адливанкин, Александр Лабас) художников и их коллег, забытых ныне, а когда-то гремевших художников--членов ОСТа, АХРР, РАПХ и прочих группировок, ставивших своей целью создание нового, "классового", то есть пролетарского, антибуржуазного, искусства, в соответствии с идеями Льва Троцкого способного помочь торжеству мировой революции. Некоторые из них пали жертвами сталинских чисток 1937 года, по аналогии с французской революцией названными нашим Термидором,— были репрессированы как троцкисты, другие преодолели левацкие "перегибы" и "формализм" в своем творчестве и умерли почтенными и скучными советскими классиками, членами академии и лауреатами Сталинских премий.
Беглый взгляд на экспозицию оставляет ощущение экскурсии по большому заводу: впечатляющие панорамы цехов, индустриальных пейзажей, потных мускулистых тел, сцены производственного процесса — митингов, дебатов, подписания трудового договора, награждения ударников, пропесочивания прогульщика, поимки вредителя — "врага народа". Тут же, естественно, массовые шествия и демонстрации; вожди, выступающие с трибуны; дирижабли, танки, морской флот и пограничники с собаками. Эффект усиливают два больших экрана, с которых нон-стоп зрителя "облучают" теми же картинками, но уже движущимися — подборкой кинофильмов из архивов Госфильмофонда, а из динамиков льется "К станку ли ты склоняешься, в скалу ли ты врубаешься, мечта неясная, мечта прекрасная уже ведет тебя вперед...".
Казалось бы, если не для жителей Льежа, то для большинства половозрелых россиян весь этот набор образов никак не может быть новостью и открытием, а лишь обрыдшей с советских времен официозной рутиной, весьма далекой от того, что принято считать авангардным и экспериментальным искусством. Профессионалы-искусствоведы, следуя завету великого теоретика модернизма Клемента Гринберга, еще в конце 30-х заклеймившего соцреализм как политически ангажированный китч, также не особо жалуют этот период нашего искусства, в лучшем случае рассматривая его как исторический курьез, жалкое продолжение удушенного тоталитаризмом русского авангарда и гумус для расцвета русского подпольного концептуализма и всяческого соц-арта. Тем смелее выглядит инициатива куратора выставки Екатерины Деготь, предложившей наконец отделить "козлищ" — китчевый сталинский бидермайер и последующий вялотекущий брежневский реализм — от революционного "зерна" второй половины 20-х и 30-х годов.
По убеждению куратора, в эту эпоху в СССР существовало искусство, по степени новаторства вполне сопоставимое с параллельным западным модернизмом, а возможно, и превосходящее его; искусство, своими идеями предвосхитившее современные радикальные художественные практики. Но чтобы в должной мере оценить вклад советских художников этой эпохи в мировой процесс, нужно отказаться от многих предубеждений. Прежде всего от того, что фигуративная картина — это непременно "традиционализм", а кружочки и квадраты — авангард. Что художник, работающий с идеологией, по определению не творец, а конъюнктурщик. Что в искусстве главное — это сам художественный продукт, а не способ его изготовления и потребления. Если отрешиться от этих догм, то окажется, что под видом обычных картин скрываются концептуальнейшие и радикальнейшие произведения.
Вот, скажем, натюрморт 1930 года "От сосок до автомобильной шины — все из советской резины" Аркадия Фридриха. Трудно представить, что кому-нибудь из нормальных "реалистов" пришло бы в голову составлять натюрморт не по цвету и форме предметов, а исключительно по "прогрессивности" материала, из которого они изготовлены. (Из этой же серии натюрморт "Уголь Кузбасса" с положенным, как селедка на газетку, куском угля.) Или строить композицию картины как речь на митинге, отталкиваясь от марксистской "диалектики". Или просто внедрить газетный текст в картину ("Рабкор"), чтобы ее можно было не только смотреть, но и читать. Или взять и создать бригаду (объединение "Изобригада") и выдавать картины на-гора, беря на себя социалистические обязательства и участвуя в соцсоревновании наравне с ткачихами.
Даже самые хрестоматийные вещи на поверку оказываются не так однозначны. Если учесть, что известнейший холст Исаака Бродского "Выступление В. И. Ленина на митинге рабочих Путиловского завода в мае 1917" из коллекции Исторического музея был написан в 1929 году не просто так, а по фотографии и с сознательным расчетом на то, что он будет репродуцироваться, его чисто живописные качества в этом контексте окажутся факультативными: зачем делать "хорошую" живопись, если ее все равно съест "плохая" репродукция? Примеры можно продолжать, история этого периода полна экстравагантнейших идей, погребенных под унифицированным лейблом "соцреализм".
Дабы напомнить о самом духе этой эпохи, Екатерина Деготь для вернисажа выставки нарядилась в полосатую кофту в духе самохваловской "Девушки в футболке" и произнесла речь с трибуны на бодром французском языке, сыпля афоризмами вроде "Картина не товар, а товарищ". Посмотрев выставку, ничего не оставалось как присоединиться к аплодисментам бельгийских товарищей русской комиссарше, напомнившей о том, что советский идеализм может быть отличным товаром на мировом музейном рынке.