проект выставка
В корпусе Бенуа Государственного Русского музея открылась выставка "Крестьянский мир в русском искусстве". Это сокращенная как минимум в три раза версия выставки, показанной этим летом в Историческом музее в Москве и снискавшей там, по официальной версии музея, "огромный успех". Приобщиться к столь успешному проекту отправилась в Русский музей КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Наивные люди эти москвичи! И те, кто восхвалял столичный вариант этой выставки, и те, кто его ругал, не знали главного: именно так (и почти только так) делаются прославленные зрительскими очередями и восторгами "блокбастеры" Русского музея. Рецепт прост до крайности: берется сюжет, собирается все, что с ним связано, по всем отделам немаленького, между прочим, музея, все тщательно перемешивается, просеивается через сито "художественного качества" и вывешивается. Сюжет при этом совсем не обязательно иконографический, что хоть как-то приближало бы подобную методику к собственно науке об искусстве, а какой угодно. В ход идет все: цветовые определения (красный цвет в русском искусстве), стилистические нюансы (импрессионизм или символизм в русском искусстве), жанры (портрет в русском искусстве), возрастные градации (детство в русском искусстве). Дошло наконец дело и до социальных различий — на выставку отобрали то, что "из крестьян", и то, что "про крестьян".
Здесь иконы, половики, костюмы, Венецианов, Малевич, Мясоедов, Пластов, Гончарова, Филонов, Юон, Малявин, Серебрякова и многое другое. Крестьяне здесь пляшут, поют, косят, сеют, пашут, прядут, тушат пожар, бегут от пожара, куда-то едут, кем-то переселяются, строят коммунизм и колхозы, плачут, смеются, а некоторые так просто ничего не делают — смотрят себе мрачно на зрителя. Про что эта выставка, не очень понятно. То ли про то, как в разные периоды истории русского искусства изображали крестьян, то ли про то, какой след крестьяне оставили в этом самом русском искусстве. Пространные объяснения не очень помогают. Вот крестьяне Алексея Венецианова, написанные хоть и близким к русской земле художником, но все-таки отравленным влиянием немецкого бидермейера настолько, что и воздух в его картинах какой-то альпийский. Вот крестьянские головы Казимира Малевича: без лиц, без эмоций — знаки, а не головы. Вот "критический реализм" передвижников — сами-то крестьяне от души веселились, завидев очередного больного на голову городского барина, день за днем живописующего их мучения. Вот одинаково темноглазые крестьяне Зинаиды Серебряковой. Вот сумрачный дед Павла Филонова — такие из деревень в города тысячами перебирались. Вот патологически радостные крестьяне ветеранов соцреализма... Что их объединяет с точки зрения социологии, я еще понять могу. Но при чем здесь история искусств — увольте.
Попытки соединить классовый подход с искусствоведением предпринимались в нашей стране не раз. Не чуждыми к этому изводу марксизма были и западные ученые. В середине ХХ века была написана быстро ставшая очень модной книга "Социальная история искусства" Арнольда Хаузера. И там и там получилось не очень убедительно при том, что марксисты хотя бы пытались говорить о социуме и о его влиянии на искусство. Гораздо больше об этом говорят сейчас, когда возникла уже вполне зрелая наука — социология искусства. Но в Русском музее ничего об этом явно не знают, социумом никто не интересуется, про миф о русском крестьянстве, который как раз всеми этими произведениями и создавался, не задумываются, да и простейшую классовую чистку провести поленились — художников "из крестьян" тут раз, два и обчелся.
Что же получилось? Получилась подарочная конфетная коробка — без "Мишек на севере", но с малявинскими девками, которые вполне могли бы потянуть на новый дизайн какой-нибудь "Аленушки". Красиво? Да. Забавно? Может быть. Интересно? Нет. В музеях иногда все-таки хочется не только смотреть, но и думать. Особенно когда выставка претендует на концептуальность. Концептуальность же опять не получилась. Одна надежда — может быть, на какой-нибудь выставке по типу "интеллигенция в русском искусстве" получится лучше.