Рассказывает Александр Кабаков
Все книги разные, все книжные ярмарки похожи друг на друга.
Впервые я попал на Франкфуртскую ярмарку пятнадцать лет назад. Я был самодоволен до почти полной потери всех чувств, кроме чувства абсолютного счастья. Мои гигантские портреты как популярнейшего автора этой "бухмессе" были расклеены на рекламных тумбах по всему городу. И мне казалось, что так и должно быть, что моя слава, которую принесла маленькая повестушка, переведенная за пару месяцев в двадцати странах, уже никогда никуда не денется. Следующая книга, в полном очумении предполагал я, обязательно принесет если не Нобелевскую, то уж точно какую-нибудь Гонкуровскую премию (в отечестве тогда литературных премий, каким странным это ни покажется теперь, почти не было). А потом, слава богу, возможно, уже ничего и не придется писать. Я собирался быстро завершить литературную судьбу и перейти уже исключительно к раздаче автографов и интервью.
Успех делает идиотом даже вполне неглупого в обычных обстоятельствах человека.Я надел лучший, купленный из обвалившихся на непривычную голову гонораров, пиджак, сунул в карман, как подобает творцу, шелковый платочек, и пошел на ярмарку.
Следующие десять дней, до самого ее закрытия, я тоскливо просидел на неудобном стуле посреди стенда моего немецкого издательства. Два автографа у меня взяли такие же перепуганные соотечественники-издатели, больше не подошел никто. К счастью, напротив стенда был бар, там наливали в пластмассовые стаканчики. К концу мероприятия мой агент, носившийся по павильонам как укушенный, сообщил, что заключено не то пятнадцать, не то тридцать договоров, все прекрасно, и я свободен. У меня было ощущение жениха, которого забыли пригласить к венцу. Книжная ярмарка, как ей и положено, оказалась коммерческим мероприятием, страдой для издателей, писатель был ей так же нужен, как живая роза торговцу мылом,— в качестве изображения на обертке.
Спустя двенадцать лет я снова оказался во Франкфурте уже безнадежно опытным, знающим цену популярности и ничем не обольщающимся автором. На стенде своего издательства без смысла не околачивался, иллюзий не строил, мирно бродил по территории и ждал вечера, на который назначено было выпивание с дружественными коллегами, совершенно неуловимыми в Москве из-за общей занятости. И вдруг, проходя мимо стенда весьма почтенной французской издательской группы, я остановился и принялся топтаться на месте, как от удара по голове. Над стендом висел гигантский лист картона с гордой надписью (дословно, настолько я понимаю французский): "Наши русские авторы — Ирина Денежкина, Александр Пушкин, Федор Достоевский и Антон Чехов". Именно в таком порядке.
Именно в тот момент я полностью и навеки все понял про книжные ярмарки, писательскую славу и издательский бизнес. Мне стало отчаянно жалко екатеринбургскую девочку Иру, написавшую свою первую книгу под честным названием "Дай мне!", и в тот момент, наверное, переживавшую счастливое одурение. Бедная? Впрочем, она оказалась достаточно умна — или недостаточно упорна — и с тех пор больше, кажется, не пишет.
Это только так называется — книжная. А правильное название совпадает с названием прекрасного романа не слишком коммерчески успешного английского автора Теккерея: ярмарка тщеславия. Слава и тщета, вот и все.