опера гастроли
В Концертном зале имени Чайковского труппа Мариинского театра с Валерием Гергиевым за пультом представила москвичам оперу Вагнера "Тристан и Изольда" в так называемой сценической версии. Полуспектакль--полуконцертное исполнение оставило ВАРЮ Ъ-ТУРОВУ в полном замешательстве.
Как и прошлогодние эксперименты ("Пиковая дама" и "Царь Эдип"), нынешнюю постановку "Тристана и Изольды" не назовешь полноценным оперным спектаклем. Минимум декораций, специально созданных для зала Чайковского, то есть, иными словами, так, чтобы эти декорации были универсальны, мобильны и недороги. В данном случае сценография заключалась в одном большом, свисающем сверху треугольнике и четырех треугольниках поменьше, передвигающихся по сцене или висящих в воздухе в зависимости от воли режиссера и сценографа Алексея Степанюка. На все эти треугольники проецировались разнообразные изображения вроде мелькающего огненного шара, морских волн, лунного света или чьих-то рук. Самое сильное воздействие на публику имела в этом смысле поразительная режиссерская находка — во втором акте проецировать на самый крупный из треугольников гигантскую белую корягу. Внешний вид героев, в отличие от экстравагантного зрительного ряда, был вполне оперного свойства — серебряное и красное платья и белые кудри у Изольды, рыцарский наряд у Тристана, шинель до пола у предателя Мелота и так далее в том же духе.
"Тристан и Изольда" уже третий за последнее время оперный проект Московской филармонии. Мотивы руководства понять легко — зал Чайковского задумывался именно как театр, и только гибель Всеволода Мейерхольда помешала воплотить идею в жизнь. На протяжении нескольких десятилетий зал использовался только для концертов. В крайнем случае оперу играли в концертном исполнении — к примеру, та же Мариинка привозила оперу Чайковского "Чародейка". Причиной тому были не только технические сложности, как, например, отсутствие оркестровой ямы, но в первую очередь легендарно-плохая акустика зала. Усилиями нового руководства, и в первую очередь директора филармонии Алексея Шалашова, эту акустику удалось улучшить, и филармония стала пробовать новый формат.
Но проблемы со звуком решить все равно не удалось. В зале убрали ряды партера, и его место занял оркестр. Очевидно, чтобы не заглушить певцов, оркестрантов посадили боком, а не лицом, как в оперном театре, к публике. Все зависело от везения — скажем, в центре первого амфитеатра было отлично слышно оркестр и даже иногда можно было расслышать певцов. В конце второго амфитеатра, куда предусмотрительно поместили музыкальных критиков, не было слышно ни того ни другого. В первых рядах первого амфитеатра левой стороны было слышно лишь направленную в ту сторону медь, зато можно было оценить отменное качество игры духовиков Мариинки.
Это было тем обиднее, что музыкальное качество исполнения как раз было на высоте, по крайней мере, то, что удалось услышать, звучало отменно. Сильный вокал Ольги Сергеевой (Изольда) порой перекрывал даже оркестровое tutti, меньше повезло Леониду Захожаеву, чей красивый мягкий тембр не смог пробиться сквозь акустические проблемы. Ольга Савова в роли Брангены вновь подтвердила свою состоятельность в этой роли, но ей повезло меньше остальных. Во втором акте, предупреждая Тристана и Изольду о грозящей опасности, Брангена по либретто должна петь за сценой, но в зале Чайковского такой возможности нет. Ольге Савовой пришлось петь с балкона левее и выше сцены. В результате певица попросту не слышала оркестр и спела весь фрагмент чуть ли не на полтона ниже.
Музыкальной части постановки так и не удалось сгладить все недостатки невнятной сценографии и наполненной штампами режиссуры. Зрительный ряд казался непонятным и странным весь спектакль, но все равно все очень удивились, когда в момент кульминации оперы в арии "Liebestod" Изольда начала медленно вытягивать откуда-то из области паха умершего Тристана длиннющую красную ленту. Надо полагать, что режиссер имел в виду что-нибудь вроде долгожданного объединения душ — мол, ты и я одной крови. Но из зала это смотрелось так, будто Изольда, натурально, вытаскивает из возлюбленного кишки. Вытянув метра два, Изольда томно наматывает внутренности Тристана на себя, Тристан поднимается, и они, взявшись за руки и за эти внутренности, медленно удаляются за сцену.
После этого появление на сцене Иосифа Кобзона выглядело еще одной авангардистской находкой господина Степанюка. Но нет. Известный певец просто получил свою долю аплодисментов, раздал автографы, вручил Валерию Гергиеву Высшую парламентскую премию и, не став мотать кишки залу, ретировался.