выставка наследие
Не успел Владимир Путин открыть в Нью-Йорке выставку "Россия!" (см. Ъ от 16 сентября), как Людмила Путина вместе с супругой французского президента Бернадетт Ширак открыли в Париже еще одну эпохалку — "Русское искусство второй половины XIX века — в поисках самобытности", 500 экспонатов которой представили 15 наших музеев, а спонсорами выступили "Газпром" и французский Gaz de France. Об экспорте национальной идеи, конвертированной в художественную форму,— МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА.
Хочется попенять организаторам выставок, похоже, не договорившимся между собой, ведь нельзя же вот так взять и оставить на несколько месяцев российскую публику совсем без национальных шедевров. Приедет какой-нибудь провинциальный гость столицы, пойдет в Третьяковку посмотреть на родные, с детства знакомые картинки — "Витязь на распутье", "Грачи прилетели", "Не ждали", а их нет. Ни "Ивана-царевича на сером волке", ни "Крестного хода в Курской губернии", "Ни бурлаков на Волге", ни даже "Демона сидящего" — что не увезли в Нью-Йорк, то послали в Париж, что не в Париж, то в Брюссель — на фестиваль "Европалия". Говорили, что "Russia!" в Гуггенхайме — самая большая выставка русского искусства, когда-либо показанная на Западе: целых 250 работ, и не зря ее открывал сам Владимир Путин. А тут выясняется, что в Музей Орсэ удалось впихнуть вдвое больше, благо он вместительнее Гуггенхайма, как-никак бывший вокзал.
И все же дело не только в количестве экспонатов, а в историческом размахе. Американцы с их любовью к дайджестам решили охватить буквально всю историю русского искусства — от икон до Олега Кулика, французы же по-гурмански разборчиво ограничились второй половиной XIX века. Во-первых, этот период совпадает с хронологическими рамками коллекции самого Музея Орсэ, в котором хранятся работы французских художников, сделанные с 1848 по 1914 год. Во-вторых, именно этот кусок русского искусства самый неизвестный за границей, и многие вещи с выставки никогда до этого не показывались в Париже. В-третьих и в-главных, французские кураторы Эдуард Папе и Мари-Пьер Сале полагают, что русское искусство, созданное в период от отмены крепостного права до революции,— самое русское, самое озабоченное выражением национальной идеи. а значит, самое познавательное в отношении "загадочной русской души". "В это время появились художники, отвергнувшие западную модель, навязывавшуюся академией, и обратившиеся к славянским корням, мифам, истории, фольклору и особенностям современной социальной и политической жизни России",— декларируют свой выбор организаторы выставки.
Мнение это вовсе не оригинально; можно поручиться, что именно так думают и 99% российских граждан, почитающих главными русскими гениями вовсе не Малевича, Татлина и Родченко, а Крамского, Саврасова, Ге, Перова, Репина, Левитана и Васнецова. Но не стоит слишком обольщаться насчет того, что наконец-то русскую живопись поставили вровень с импрессионизмом. Думается, что передвижническую традицию, плавно трансформировавшуюся в поиски "русского стиля", парижанам предлагается рассматривать все-таки больше с этнографической точки зрения "быта и нравов", а не как конкурентов соседских Писсарро, Ренуара и Ван Гога. Не зря помимо живописи в выставку включены резные ковши и скамейки из Абрамцева и Талашкина, деревянная, что в этом случае принципиально, скульптура Коненкова и Голубкиной и даже фотографии — в частности, знаменитого нижегородца Максима Дмитриева, по чьим снимкам волжских типов делали грим и декорации к горьковскому "На дне".
Вообще, русская литература этого времени должна служить для зрителей по замыслу устроителей "костылями" в продвижении по русскому искусству. Экспозиция снабжена разнообразными цитатами из русской демократической критики, а в ресторане музея будет функционировать литературное кафе, где предполагается зачитывать отрывки из русской классики. Так и представляешь себе, как посетители, наслушавшись "Анны Карениной", бегут смотреть на Репина, после Достоевского отправляются к Перову, Ге и Крамскому, а Чехова поверяют Левитаном и Серовым.
Любопытно, что, пока французы ищут в русском искусстве самобытность, местные искусствоведческие силы действуют ровно в противоположном направлении, последние годы пытаясь доказать, что русская живопись — неотъемлемая часть мирового мейнстрима. За последние годы у нас были выставки про русский сезаннизм, русский импрессионизм, русский поп-арт, наконец, и ни одной "про русский критический реализм" — может быть, главный брэнд, на который мы имеем полное право. Это понятно и по-человечески объяснимо: в советские времена наших любителей прекрасного так замордовали Чернышевским, Добролюбовым и Стасовым, всей этой разночинской риторикой, "хождением в народ", "обличениями царского режима" и "зеркалами русской революции", что сегодня даже в "Крестном ходе в Курской губернии" они предпочитают видеть цветовое пятно, а не пьяного батюшку. Так же как с картинами импрессионистов, которые рекомендуется смотреть отойдя подальше, русская самобытность, похоже, вырисовывается лишь на приличном культурном расстоянии.