В Государевом бастионе Петропавловской крепости открылась ретроспектива Каса Оортхейса "Между адом и небом". Снимки классика голландкой фотографии, выставленные в Петербурге в рамках фестиваля "Окно в Нидерланды", рассматривала АННА ТОЛСТОВА.
Даже странно, что фотографии Каса Оортхейса (1908-1975) в СССР показывали всего один раз: в начале 1970-х его персональную выставку привозили из музея Стеделийк в Москву, Ленинград, Киев и Минск. Чтобы попасть в число любимых советским идеологическим руководством "прогрессивных западных художников", у него имелись все основания: безупречная биография и честный трудовой путь. Выходец из низов, член голландской компартии (правда, недолго) и Ассоциации рабочих фотографов, сотрудник левых и социал-демократических изданий, антифашист, герой Сопротивления. В 1944 году Оортхейс был отправлен нацистами в концлагерь за подделку удостоверений личности для евреев. Чудом выпущенный на свободу, продолжал подрывную деятельность в качестве репортера в амстердамском гетто, запечатлевал бедствия войны и будни подпольщиков для общества "Скрытая камера". Теперь по его военным фотографиям, временами кажущимся иллюстрациями к "Дневнику Анны Франк", в голландских школах изучают историю.
Активная гражданская позиция не мешала Касу Оортхейсу быть действительно выдающимся фотографом. Хотя понять это в Петропавловке практически не представляется возможным. Ту бессмысленную, стихийную, лишенную элементарных этикеток свалку из винтажных, чуть ли не авторской печати снимков (к сожалению, немногочисленных) вперемежку с компьютерными принтами скверного качества, которой консульство Королевства Нидерландов и Нидерландский фотоархив решили почтить своего знаменитого соотечественника, трудно назвать выставкой. Остается только догадываться, каков подлинный Оортхейс. А он, судя по всему, замечательный мастер, хоть и представляет собой совершенно не модный ныне тип пролетарского художника.
То есть дело не только в том, что Оортхейс много снимал на "пролетарские" сюжеты: рыбаков, крестьян, рабочих, роттердамский порт и доки. Дело в том, как он все это снимал: фотографии Оортхейса ясно говорят, что подлинная красота заключена именно в таких грубых обветренных лицах и натруженных руках, что идущие с завода работяги или обед портовых грузчиков — прекраснее всех прогулок по Монпарнасу или завтраков на траве вместе взятых. И по ранним карточкам начала 1930-х видно, что его симпатии к Советскому Союзу — не столько идеологического, сколько эстетического свойства. Что идеи социализма вычитаны не в партийных брошюрках и бюллетенях, а в фотомонтажах Лисицкого, Клуциса и Родченко, в фильмах Дзиги Вертова, Пудовкина и Эйзенштейна. Что возможна столь популярная сейчас эстетика "Олимпии" Лени Рифеншталь с классическими атлетами и дискоболами, а возможна — уже подзабытая, амстердамской выставки 1936 года "Олимпиада под диктатурой" (в аббревиатуре голландского названия выставки — "De Olympiade onder dictatuur", DOOD — игра слов: dood значит "смерть"), афишу к которой делал Оортхейс. На оортхейсовском плакате на антично-распрекрасного метателя ядра, колоссом вырастающего над стадионом, как ярмо, напялена огромная свастика — надо думать, сам Лисицкий был бы в восторге от такого себе подражания.
Разумеется, глубинные корни пролетарской фотографии Оортхейса уходят не в советскую, а в местную почву. И хотя его нельзя назвать пикториалистом, он многим обязан той голландской живописной традиции конца XIX века, которая породила героических рыбаков Йозефа Израэльса и трагических "едоков картофеля" Ван Гога. Или, если брать шире, голландской художественной традиции вообще. Той, в которой чистенькие белые фартуки и чепцы рыбачек, плетущих сети, или заботливо накрытый к ужину стол являются как бы гарантией прочности миропорядка, основанного на легендарном национальном трудолюбии, закалявшемся столетиями в ежедневной борьбе с грозящим затоплением морем. Того миропорядка, разрушение которого фотограф так остро переживал в годы войны и который, видимо, внешне не слишком изменился со времен малых голландцев. Так что и у Оортхейса конькобежцы пролетают по замерзшему пруду мимо ветряной мельницы, как на картине какого-нибудь Яна ван Гойена, и аллея уходит в даль, как на главном шедевре Гоббемы. Правда, наши "вульгарные социологи" упрекали малых голландцев в буржуазности: вот, дескать, наладили конвейер по производству типовых картин. А с другой стороны посмотреть — настоящие пролетарии художественного труда.