выставка поп-арт
В Государственной Третьяковской галерее (на Крымском Валу) открывается выставка "Энди Уорхол. Художник современной жизни" — самая масштабная из когда-либо показанных в России экспозиций прославленного поп-артиста. Из Питтсбургского The Andy Warhol Museum в Москву при поддержке Alcoa Fondation привезли более 300 произведений: картины, рисунки, фотографии, инсталляции, фильмы и архивные документы. На выставке побывала ИРИНА Ъ-КУЛИК.
От первой полномасштабной московской выставки Энди Уорхола, прошедшей в Пушкинском музее в 2001 году и воспринятой как событие историческое, экспозиция Питтсбургского музея отличается не только масштабами, но и концепцией. Если четыре года назад российской публике показывали культовую и даже мифическую фигуру современной культуры, то сегодня нам представляют общепризнанного классика искусства ХХ века. Выставка "Энди Уорхол. Художник современной жизни" академизирует и в то же время исподволь демистифицирует и очеловечивает "папу поп-арта". Вместо творца, чья жизнь в искусстве воспринималась как единый арт-проект, осуществляемый всеми возможными художественными и прочими средствами, будь то живопись, кино или просто тусовка, нам показывают автора портретов и натюрмортов — именно на такие разделы разбита экспозиция в Третьяковке. Вместо гения, который создавал шедевры просто раскрашивая фотографии,— виртуозного рисовальщика: выставка включает в себя огромное количество изумительной графики Уорхола 1950-1960 годов. Вместо сноба, одержимого гламурными образами celebritys,— вдумчивого портретиста, пристально вглядывающегося в лица близких друзей и едва ли не просто людей из толпы. Помимо хрестоматийных Элвиса, Мэрилин, Джеки Кеннеди, Мика Джаггера и Мао в экспозиции есть и многочисленные портреты коллег-художников — Йозефа Бойса, Джулиана Шнабеля, Жан-Мишеля Баскиа, Кита Херринга и даже (кто бы мог подумать, что у Уорхола найдется такое!) портреты всяческих "неизвестных". Что же до пресловутой тусовочно-светской жизни первой звезды от современного искусства, то и она представлена не только упоительными документальными снимками, запечатлевшими Уорхола с Нико, Лу Ридом, Бьянкой Джаггер или Грэйс Джонс, но и роскошной инсталляцией из надувных серебряных подушек, которую Уорхол некогда создал для одного из первых концертов Velvet Underground, одной из лучших рок-групп 60-х, которую художник между делом спродюсировал.
Впрочем, все эти игры в академичность не могут не показаться лукавством. Первое чувство, которое испытываешь каждый раз, попав в залы, завешанные произведениями Уорхола,— это ощущение какой-то внезапной, освободительной и даже опустошающей простоты. Простоты ошеломляюще необъяснимой, ибо объяснять тут вроде как нечего: в Уорхоле вроде бы нет ни мистики, ни интеллектуализма, что и делает его, наверное, самым непроницаемым, несмотря на абсолютную прозрачность, художником ХХ века. Вот и кураторы выставки "Энди Уорхол. Художник современной жизни" настаивают вроде бы на этой самой простоте. Вместо того чтобы размышлять о том, кем были для Уорхола изображения звезд — иконами или посмертными масками (известно, первыми героями художника стали именно "погасшие" звезды — Мэрилин и Элвис), стоит просто увидеть в них портретную галерею современников. Вместо того чтобы задумываться, скажем, о том, являются ли все эти пресловутые доллары, бутылки колы и консервные банки критикой общества потребления или его апологией, следует просто видеть в них изображение повседневности, как предложил на пресс-конференции директор Питтсбургского музея Томас Соколовски.
Но чем больше вглядываешься в уорхоловские работы, тем дальше оказываешься от этой спасительной ясности. Даже заимствованное у Шарля Бодлера название — "Художник современной жизни" — начинает казаться обманкой. Подменяя вещи логотипами, а образы — имиджами, Энди Уорхол рисовал не столько сегодняшний день, сколько то, что исподволь отвоевало себе кусочек вечности, как этикетка на бутылке, неизменившаяся со времен твоего детства, которая, возможно, сохранит свой дизайн и после твоей смерти.
Что бы Уорхол ни рисовал — людей или вещи, портреты или натюрморты, он не столько запечатлевает их неповторимый образ, сколько наделяет их неким в прямом смысле ослепительным блеском-сиянием, которое скрывает их преходящую видимость. Таково большинство уорхоловских портретов: художник не столько разрисовывает, сколько закрашивает конкретные черты своих моделей, словно бы снабжая их этакой спасительной маскировкой (порой превращающейся в настоящие пятна камуфляжа, как на одном из автопортретов или на портрете Йозефа Бойса), позволяющей скрыться от власти времени. За поп-артной бравурностью угадывается мучительное ощущение бренности всего сущего. "Подойти вплотную к смерти — это то же самое, что подойти вплотную к жизни, потому что жизнь — это Ничто",— написал Уорхол после того, как чудом выжил после покушения. Неслучайно на его картинах, автопортретах и натюрмортах, так часто присутствует череп. И даже одна из его пресловутых банок "Кэмбэлл-супа", та, где отклеившаяся яркая этикетка обнажает серую жесть, выглядит еще одной аллегорией Vanitas — тщеты всего сущего.
Видимая лапидарность выставки в Третьяковке оказывается отличным способом вновь задаться вопросом: что же все-таки представлял собой самый, наверное, загадочный художник ХХ века? Тем более что материалы для размышления предоставлены с редкой щедростью и подобраны так, что в академизме авангардизма больше нет никаких сомнений.