гастроли театр
В рамках Дней македонской культуры в Москве на сцене Центра имени Мейерхольда независимая театральная труппа Байруша Мияку из города Скопье показала спектакль Слободана Унковски "Отец" по пьесе Августа Стриндберга. С македонскими и албанскими актерами знакомилась МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Байруша Мияку москвичи уже видели в прошлом году, когда он привозил к нам "Записки сумасшедшего" — свой моноспектакль по Гоголю, поставленный учеником Петра Фоменко македонцем Иваном Поповски (см. Ъ от 16 марта 2004 года). Всклокоченный, раблезианского вида человек был мало похож на привычного нам худосочного петербургского чиновника Поприщина, но процесс сумасшествия он изображал здорово. Теперь актер взялся за другого безумного — главного героя "Отца" Стриндберга, потерявшего рассудок в домашней войне с женой. Причем на этот раз зрители могли наблюдать за сумасшествием его героя на расстоянии вытянутой руки.
Спектакль начался уже в фойе — актеры угостили публику вином и пригласили на званый ужин в честь 18-летия дочери семейства, Берты. В зале гостеприимные хозяева усадили часть гостей рядом с собой за столы, поставленные на сцене в форме четырехугольника, и им пришлось из пассивных наблюдателей превратиться в участников спектакля: чокаться и пить за здоровье именинницы, передавать тарелки и на глазах всего зрительного зала в полной тишине поедать их содержимое. В то время как одни зрители оказались внутри действия, другие наблюдали как бы два спектакля: один с персонажами Стриндберга, а другой с участием обычных людей, попавших в неловкую ситуацию свидетелей безобразных семейных сцен.
Для Слободана Унковски такое нетривиальное решение спектакля не просто аттракцион, заигрывание с публикой или дань модной идее интерактивности. Режиссер добивается, чтобы зрители воспринимали действие спектакля не как пьесу, написанную давно умершим шведским классиком и разыгранную для них по ролям, а как драму, которая разворачивается здесь и сейчас. Такая задача, согласитесь, требует особой эстетики, в которой обычная театральная условность доведена до гомеопатических доз, а актерская игра максимально естественна и построена на полутонах, ибо малейшего перебора, фальши в интонации или форсирования голоса достаточно, чтобы зритель, сидящий на расстоянии вытянутой руки от актеров, сказал: "Не верю". А попробуй сыграть на полутонах яростную битву полов, битву самолюбий и собственнических желаний, которую устраивают герои Стриндберга за право полновластно и единолично владеть и распоряжаться судьбой своей дочери, юной Берты.
Поставленный как современная драма, этот спектакль тем не менее напоминает античную трагедию. Происходит это благодаря Байрушу Мияку, одному из первых на Балканах актеров, который отмечает этим спектаклем свое тридцатилетие на сцене. Он играет главу семьи Адольфа как какого-нибудь древнегреческого царя, величественного, уверенного в своем всемогуществе и в то же время беззащитного перед женским коварством. Попавшись на крючок намеков жены, что не он на самом деле отец их дочери, герой Байруша Мияку сходит с ума: казавшиеся незыблемыми основы его жизни вдруг уходят из-под ног, в мире не остается ничего твердого и надежного, в чем можно быть уверенным. В этот момент актер, такой солидный и твердо стоящий на ногах вначале, становится похож на рыбу, выброшенную на берег: неуверенные, хаотичные движения, несвязная речь — разве что воздух ртом не хватает. Одетый в смирительную рубашку, он умирает от удара и падает на черные, остывшие угли, которыми засыпано все пространство между столами, напоминающее теперь не место семейного торжества, а выжженное и безжизненное поле боя.