выставка пластика
В Москве в центральном выставочном зале "Манеж" открылась выставка народного художника России, лауреата Государственной премии академика Александра Бурганова "Скульптура и город", приуроченная к семидесятилетию скульптора. Представить, каков должен быть город, которому подошли бы изваяния господина Бурганова, пыталась побывавшая на выставке ИРИНА Ъ-КУЛИК.
В огромном пространстве "Манежа", обжить которое под силу далеко не каждому художнику, господин Бурганов разместился весьма вольготно. Места хватило как для огромных графических, довольно удачных, кстати, работ академика, так и для произведений младших представителей династии — сына Игоря и дочери Марии. Плюс работы учеников и выпускников Строгановского института, в котором юбиляр возглавляет кафедру скульптуры. В Манеже удалось разместить даже настоящий фонтан, украшающий площадь "идеального города", в которую по замыслу авторов выставки преобразился центральный выставочный зал.
Но доминируют в этом городе, разумеется, скульптурные произведения господина Бурганова. Развеваются гипсовые и бронзовые драпировки, смешиваются в кучу кони и люди, части тела срастаются в причудливые анатомические новообразования. Висящие в пустоте огромные гипсовые кисти придерживают драпировку перед лицом женского бюста. Завязанная узлом монументальная бронзовая колбаса заканчивается человеческими ступнями. Крепко стоящие на земле штаны вместо торса увенчивает огромное золоченое полотнище — все вместе почему-то называется "ГУЛАГ". Внутри остова гигантской рыбины уместились два тянущихся друг к другу профиля, обрывки крыльев и оскалившийся в прыжке бульдог: скульптурная шарада называется "Благовещение и страхи".
В произведениях господина Бурганова нетрудно узнать образы сюрреалистов, прежде всего Сальвадора Дали и Рене Магритта, вдохновлявших многих российских нонконформистов-шестидесятников: Юрия Соболева, Юло Соостера, Владимира Янкилевского, видевших в причудливых метафизических ребусах противоядие от однозначной понятности официального соцреализма. В советские времена Александр Бурганов также слыл эстетическим вольнодумцем, предпочитавшим кондовому официозу метафоризм и лирику, что, впрочем, не мешало ему выполнять монументальные госзаказы вроде воздвигнутого в 1972 году в Ижевске памятника "Дружба народов". Две остроконечные стелы, украшенные барельефами с кузнецами и красноармейцами, жители города ласково прозвали "лыжами". Конечно, в застойные времена скульптор не избежал гонений. Александр Бурганов не преминул включить в свою юбилейную экспозицию в Манеже барельеф "Свобода", созданный им для фасада московской гостиницы и якобы снятый по личному приказу Юрия Андропова.
Но сейчас-то Александр Бурганов не может пожаловаться на недооцененность. Каталог его персональной выставки открывают приветствия от президента Путина, мэра Лужкова, патриарха Алексия II и других высокопоставленных лиц. В Москве у него, как и у господ Шилова, Глазунова и Церетели, есть свой прижизненный музей. Его произведения украшают станции московского метро и ХХС и свободно обживают центральные улицы и площади. Так, Арбат украшают целых два произведения Александра Бурганова — фонтан "Принцесса Турандот" и скульптура "Пушкин с Натали". А после выставки в Манеже скульптор обещал подарить городу еще десять своих произведений.
Правда, сюрреалистическая эстетика Александра Бурганова, некогда разработанная для камерных, сугубо "комнатных" скульптур, в монументальном масштабе и среди реальной архитектуры производит довольно-таки устрашающее впечатление. Помпезные, велеречивые и вычурные произведения не желают тактично и компактно вписываться в городской ландшафт — напротив, они словно бы стараются занять как можно больше места и затмить все вокруг, блистая позолотой, меся воздух тяжелозвонкими крылами и развевающимися драпировками и громоздясь вширь и ввысь, демонстративно пренебрегая естественными законами тяготения. Трудно представить, в каком городе такая скульптура смотрелась бы органично. В воображении возникает какая-то мультяшная сказка про столицу этакой крайне тиранической и капризной королевы — для диктатора-мужчины эти скульптуры слишком отягощены всяческими золотыми завитушками.
Еще сложнее представить, как этот раззолоченный, китчевый сюр, кокетничающий своей непонятностью, будь то туманные схоластические метафоры или же довольно топорное камуфлирование реальной тяжести и архитектоники всех этих якобы парящих и развевающихся нагромождений, смог стать новым официозом. Какой же эклектичной и невнятной для себя самой должна быть идеология, рекрутирующая такое искусство.