Владимир Селезнев: «У нас всегда было свое горение»

Прямая речь

Фото: Евгения Яблонская, Коммерсантъ

Фото: Евгения Яблонская, Коммерсантъ

  • О коллаже
    Практически все мое творчество, живопись, инсталляции или видео, можно назвать коллажами — я, кстати, и Макса Эрнста с юности любил именно за коллажи. У моего деда, наивного художника, благодаря которому я, наверное, и понял, что тоже хочу быть художником, была такая система: он находил в разных советских журналах подходящие картинки, например пейзажи или людей, а затем миксовал их на картине, то есть его картины, по сути, были коллажами, воспроизведенными на ДСП маслом. Эта система на меня повлияла, и я многие свои проекты, в том числе живопись, делал похожим образом.
  • Об уральской специфике и Екатеринбурге
    Екатеринбург для Урала — не то же самое, что Москва для России, здесь свои отношения центра и периферии. Нижний Тагил или Челябинск всегда были отдельно: например, я сотрудничал с галереей OkNo в Челябинске и сделал там пару важных для себя выставок в то время, когда в Екатеринбурге профессиональных галерей современного искусства еще не было, а в Челябинске OkNo было уже в самом начале нулевых. Сейчас же не все художники вообще стремятся переехать в Екатеринбург, например Алиса Горшенина или Ксения Кошурникова и Леша Бубб живут и работают в Нижнем Тагиле. Мое поколение жило в парадигме, что надо уезжать в какие-то более оживленные места, потому что в начале нулевых еще не было такого развитого интернета. Мне кажется, что уральские художники в основном ориентировались на внутренние, местные смыслы и транслировали их внутрь Урала, в отличие, например, от нижегородских или самарских, у которых была прямая связь с Москвой. У нас всегда было свое горение — когда-то лишь тлело, когда-то разжигалось сильнее, но всегда горело. Даже сейчас, когда кажется, что практически все уехали, появляется какая-то молодежь — может быть, это даже хорошо, что мы, старые художники, свалили и что произойдет обновление.
  • О нижнетагильской художественной идентичности
    В Нижнем Тагиле на меня очень сильно повлиял Олег Блябляс — благодаря его искусству я понял, что гораздо интереснее говорить о чем-то, что тебя окружает в действительности. У него, например, есть отличная видеоработа «Имя Олег» про принятие себя. У нее простая история: Блябляс никогда не любил свое имя и попросил своих близких, друзей и знакомых просто говорить «Олег» в камеру. Каждый по-своему говорит: кто-то шутит, кто-то серьезно, кто-то пытается разыграть эту историю, потому что не понимает, что и зачем происходит. Тогда для меня это было очень важное видео: я начал понимать, какого типа искусство меня интересует. Я начал понимать, что мне интереснее говорить про камни, которые лежат рядом на дороге, чем распыляться на какие-то абстрактные темы. И я вижу, что примерно такое же восприятие искусства у более молодых художников, для которых Тагил — родной город, таких, например, как Аня и Виталик Черепановы, Федя Телков. Такое конкретное, близкое тебе искусство, которое москвичами, например, тогда вообще не считывалось как что-то серьезное. Может быть, по этой причине не сложилось популярного представления о тагильском искусстве — о свердловской школе все-таки хоть сколько-то знали, а тагильские художники всегда были немножко в тени.
  • О непрофессиональных художниках
    Интерес к такого рода художникам и такого рода искусству у меня от деда. Когда-то я сам думал, что он занимается фигней. Мне был интересен процесс, но картины его мне казались странными. У нас в семье к нему было снисходительное отношение: дед пейзажи, конечно, сносно рисует, но людей бы лучше не рисовал. Когда ему так говорили, его это очень обижало. Я тоже имел неосторожность как-то дать такую оценку, после чего он меня никогда больше не спрашивал, как мне его новая картина. Так я относился к его творчеству ровно до того момента, пока сам не пошел на худграф. После этого я понял, насколько мой дед был самобытным. Честно говоря, в российской ситуации я вообще не понимаю разницы между пенсионером-любителем и молодым художником, который так же пассионарен, когда делает свое искусство, но при этом не является профессионалом в западном понимании, потому что еще не получает за это деньги. Мне всегда не нравился такой снобский взгляд: мое искусство настолько крутое, что вы его даже не поймете. В каком-то паблике про современное искусство был такой мем: «Если твое искусство нравится твоей маме, значит, ты х***ый художник». Мое искусство моей маме нравится, и я считаю, что это охрененно. Если бы современные художники делали такое современное искусство, чтобы оно включало людей, которые не делают искусство, может быть, у нас в России что-то стало бы меняться в лучшую сторону. Развитие каких-то альтернативных художественных практик, работа с нехудожниками, подростками или пенсионерами,— это то, что может менять социум, хоть и медленно.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...