мюзикл
Вчера в театре Леси Украинки состоялась премьера мюзикла "Белая ворона", новую версию которого представила киевской публике театральная компания "Бенюк и Хостикоев". Языком исторических аналогий создатели спектакля в который раз попытались рассказать о современной действительности. Рассказ получился совсем не о том, о чем авторы хотели сказать зрителям.
Написанная Юрием Рыбчинским и Геннадием Татарченко еще в конце 80-х годов, рок-опера "Белая ворона" в очередной раз восстановлена на столичной сцене — теперь уже не "просто так", а "по поводу". Что за повод — догадаться несложно. В цветовой палитре спектакля белое выглядит всего лишь досадной уступкой биологии; будь на то воля режиссера (Анатолия Хостикоева), он, кажется, не только ворон — лягушек и тех перекрасил бы в оранжевый. Рассказанная на сцене двухчасовая история Жанны д'Арк оказывается до такой степени полна грубых аллюзий на события недавнего прошлого, что за авторов спектакля становится даже неловко. Неловкость, впрочем, быстро проходит, стоит только понять, что все происходящее на сцене чистая правда — разумеется, не о Жанне д'Арк, а о нашей новейшей истории.
Прямой наследник греческой трагедии, мюзикл выводит на сцену хор и именно его, а не солиста делает главным героем истории. Толпа на орлеанской площади ведет себя так, как и положено толпе — куда больше любых свобод ее занимает, девственна ли Жанна (этой теме отведено в спектакле такое место, что создается впечатление, будто сохранить девственность в средневековой Франции сложнее, чем вести за собой миллионы) и в какой мантии сегодня предстанет король. У королевских имиджмейкеров, как водится, свои заботы, в основном, косметического свойства — хорошо ли сидит потрепанная корона и не слишком ли скривился монарх, ударившись о ступеньку трибуны. Такому народу ничего не остается, как служить такому королю и распять свою спасительницу Жанну, а потом, лет через сто, распустить о ней легенды и даже причислить к лику святых.
Рыбчинскому искренне хочется, чтобы массовка на площади скандировала "стань не таким, как все", но в устах революционного народа, увы, куда уместнее "нас багато", и магическое слово "большинство" звучит на орлеанских майданах гораздо осмысленнее, чем "свобода". Немилость короля, козни инквизиторов — все это в спектакле не более чем исторические декорации; на самом деле Жанну казнит народ, поняв, что вчерашняя предводительница упрямо не желает стать пластилиновой вороной и не отречется от себя. Для непокорных птиц у массовки всегда наготове железная клетка — ее остов маячит на сцене как напоминание тем, кому вздумается сменить оперение. По странной иронии судьбы, на сцене того самого театра, главный режиссер которого никак не желает уяснить, какой цвет сегодня принято считать белым.
В роли статистов в мюзикле, как и задумано, оказываются солисты — сама Жанна (выпускница музыкального училища Юлия Вдовенко) и ее возлюбленный Жюльен (Игорь Рубашкин). От исполнительницы главной роли в спектакле зависит так немного, что кажется почти естественным, что ей с трудом даются музыкальные номера (все хитовые партии все равно достались хору) и драматические переживания. Чтобы облегчить актрисе задачу, режиссер решил заняться клонированием классических эпизодов советского кино: Жанна в тисках инквизиции до боли напоминает то Любку Шевцову Инны Макаровой, то Ульяну Громову Мордюковой; для полноты сходства в финале первого действия она застывает в позе Родины-матери с Мамаева кургана. Режиссерский ход по-своему очень логичный, отвлекающий зрителя от параллелей с легендарной экранной Жанной — Инной Чуриковой и первой исполнительницей знаменитой "Свободы" — Тамарой Гвердцители.
Эта десятки раз повторенная, запетая до бессмыслицы, легендарная "Свобода" Рыбчинского звучит в финале спектакля уже не гимном революционной площади — скорее догмой новой инквизиции. Не желающему подпевать в общем хоре зрителю укоризненный взгляд соседа живо напомнит: любимая птица истории, как в давние времена, не ворона, пусть даже серая, а попугай. А забытая на сцене железная клетка это подтвердит.