Обозреватель “Ъ FM” Петр Воронков рассказывает, каким был писатель, а также о его работе в редакции детской литературы.
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Санкт-Петербург сегодня, улица Маяковская, дом 11. Здесь на пустой высокой стене уличный художник Паша Кас нелегально нанес граффити с портретом Даниила Хармса. Было очень здорово. Но после долгих и глупых споров изображение смыли. Теперь Хармса можно наблюдать на той же стене посредством светопроекции. Кстати, днем ее едва видно.
Писатель и правда жил здесь почти 15 лет. Говорят, любил обнаженным с трубкой постоять у окна. Соседи даже писали куда следует — мало ли что. Даниил Ювачев — или Хармс — был удивительным человеком. Детский писатель, который не любил писать детские рассказы, да и детей переносил с трудом. Вот что он говорил о себе: «Меня интересует только "чушь"; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своем нелепом проявлении».
Он и сам выглядел весьма нелепо: худой, высокий, похожий на карикатуру, да еще и обязательные кепи, брюки гольф, трость и, конечно, трубка. В 1928 году его пригласил на работу Маршак, возглавлявший тогда редакцию детской литературы. Она находилась на пятом этаже Дома книги. На двери кабинета редактора висел плакат: «График — на фиг!» Журналы «Еж» и «Чиж» выпускались каждый месяц, а писатели, авторы журналов, были безудержно веселым народом.
Более того, для чуши и всякого рода безумия это место было домом родным. Хармс здесь был как рыба в воде. «Весь этот пятый этаж ежедневно и в течение всех служебных часов сотрясался от хохота. Некоторые посетители детского отдела до того ослабевали от смеха, что выходили на лестничную клетку, держась руками за стены, как пьяные».
Дальше совсем кратко. Хармс, конечно же, был абсолютно несовместим с советской властью. В конце 30-х детскую редакцию закрыли. Стало не на что жить. Его не расстреляли, хотя могли. Просто упекли в дурдом, где он и умер от голода в 1942 году во время блокады. Кстати, по поводу его нелюбви к детям… Мне кажется, это бравада. Потому что они любили его так, как могут любить только дети.