выставки
Самым дорогостоящим государственным музейным проектом в области изо в этом сезоне стала выставка "Россия--Италия" с бюджетом 43 млн рублей только с российской стороны. Но главное достижение сезона вовсе не международные арт-блокбастеры, а то, что в недрах российского музея впервые созрела выставка, заинтересовавшая западные музеи не составом экспонатов, а идеей, считает АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Мы и они, Россия и Запад,— это не только навязчивая идея русской историософии. Это еще и золотая жила для любого международного проекта в гуманитарной области, включая крупные выставки с непомерными бюджетами (и завидной долей госфинансирования), патронажем на уровне президентов или хотя бы министерств иностранных дел, бесконечным списком музеев-участников и высокой дипломатической миссией крепить взаимопонимание между народами.
Начало таким пафосным проектам было положено в конце застойной эпохи — достопамятным гигантом "Москва--Париж", показанным в ГМИИ имени Пушкина в 1981 году. В нынешнем сезоне блокбастеров на золотоносную тему случилось целых два: "Россия--Италия. Сквозь века. От Джотто до Малевича" в ГМИИ и "Москва--Варшава" в Третьяковке. Но, в отличие от знаменитых предшественников — "Москвы--Парижа" и "Москвы--Берлина", их трудно назвать кураторской удачей. В целом искомый диалог культур представить не удалось — вместо этого получилась большая свалка первостатейных вещей, сопоставленных по принципу "у нас — у них" в хронологическом порядке.
В польской выставке, как ни странно, точек пересечения получилось даже больше, чем в итальянской, за счет отдельной экспозиции актуального искусства обеих стран, а также блистательной инсталляции про культ Казимира Малевича в польском авангарде. Итальянская выставка вообще обошлась без рифм и созвучий, за исключением изящного раздела, посвященного XVIII веку,— как будто в России не боготворили Рафаэля и Леонардо, как будто тот же Малевич в поздние годы не пытался скрещивать супрематизм с живописью Кватроченто. Между тем именно "От Джотто до Малевича" оказалась лидером в рейтинге самых посещаемых выставок Москвы, что доказывает одну нехитрую истину: отечественная публика, в последние двадцать лет не избалованная гастролями шедевров из Метрополитен-музея или Лувра, ходит смотреть произведения, а не концепции. И как бы плохо ни была сделана экспозиция, ради Рафаэля с Гвидо Рени кураторам прощается все.
Оба московских блокбастера можно воспринимать как разбег перед грандиозной выставкой "Россия!", которая откроется в сентябре этого года в Музее Соломона Р. Гуггенхайма в Нью-Йорке. Восклицательный знак в названии может относиться как к составу (русское искусство с XII по XXI век, от иконы до Ильи Кабакова, будет представлено исключительно хрестоматийными, включающимися в альбомы типа "100 шедевров" вещами), так и к бюджету ($4 млн) этого колоссального предприятия, в котором участвуют все крупнейшие российские музеи. Формально эта ВДНХ приурочена к 60-летию ООН и отчасти намекает на великую роль России в послевоенном устройстве мира. По слухам, у нас ждут ответной выставки из США. Однако есть что-то тревожное в том, что из самого масштабного нашего проекта выпало "они" и осталось только "мы".
Приходится признать, что пока соблюдать пропорцию между количеством показанных шедевров и качеством концепции удается только в монографических, посвященных одному художнику, группе или направлению выставках. Оттого самыми удачными из крупных проектов кажутся первая в России полная, соединившая работы из отечественных и западных собраний ретроспектива Марка Шагала и выставка "Бубновый валет" (обе демонстрировались в Третьяковке и Русском музее). К ним можно добавить "Пленников красоты", посвященных вытащенному из закромов Третьяковки и Русского музея искусству "дурного вкуса", академизму и салону XIX века, и тонко выстроенного "Александра Матвеева и его школу" в Русском музее.
Вообще, публику и критику проще привлечь тем, чего ранее она никогда не видела. То есть все еще сравнительно малоизвестным западным модернизмом ("Футуризм. Новеченто. Абстракция" в Эрмитаже) и актуальным искусством (персоналки Сэм Тэйлор-Вуд в Русском музее и Московском музее современного искусства, Тони Крэгга в ЦДХ или Антона Корбайна в Русском музее). А также тем, что вытащено из запасников. В этом смысле Эрмитаж, у которого единиц хранения — миллион с лишком, а в постоянной экспозиции — что-то около 1% коллекции, вообще может не ломать голову над выставочной программой. Волшебные слова "из фондов Эрмитажа", прибавленные к европейской вышивке или восточной филиграни, когда на просушку из кладовых на пару месяцев вынули то, чего вы больше никогда в жизни не увидите, обязательно соберут зрителя.
Большие тематические выставки Эрмитажа, к примеру "Сфинкс, не разгаданный до гроба" об Александре I, часто грешат тем, что в каталоге многие сюжеты отрабатываются куда лучше, чем в экспозиции. Русский музей здесь оказывается смелее и больше экспериментирует: достаточно вспомнить остроумную "Дорогу в русском искусстве" и огромный "Религиозный Петербург". Впрочем, в последнем случае замахнулись на такую большую тему, с которой справиться не смогли: Петербург в соответствии с нынешней генеральной линией правительства вышел в основном православным. Гораздо более стройными и продуманными по-прежнему остаются музейные выставки современного русского искусства вроде цикла ретроспектив мэтров концептуализма и нонконформизма, продолженного в этом сезоне Третьяковкой и Русским музеем. К этому списку, увы, никак нельзя добавить Эрмитаж, устроивший едва ли не в тех же залах Главного штаба, где прошлым летом выставляли Илью Кабакова, сомнительный капустник "Золото болот" художника-тусовщика Анатолия Белкина, который выдавался за глубоко концептуальную (пародия на музей) тотальную инсталляцию.
Что до отличной кураторской работы с нашей стороны, то бесспорным прорывом здесь стал совместный проект Эрмитажа и Музея Гуггенхайма "Роберт Мэпплторп и классическая традиция: фотографии и гравюры маньеризма". Прошлым летом выставка с триумфом прошла в Берлине, в Deutsche Guggenheim, затем ее показали в Эрмитаже и Московском доме фотографии, а сейчас она с успехом гастролирует в Нью-Йорке. Идея сопоставить эстетские ню скандально известного американского фотографа и гравюры голландских маньеристов XVI века с тем, чтобы обнажить извечную тоску по классике в европейском искусстве, принадлежала эрмитажному хранителю Аркадию Ипполитову.
В сущности, это первая выставка в нашей музейной практике, которую Запад купил за кураторскую концепцию, а не за состав: ведь предоставленные Эрмитажем гравюры есть в любом крупном графическом собрании. И это обнадеживает: утечка мозгов все же не так тотальна, и наши музеи еще могут восприниматься не только как сырьевой придаток, то есть склады шедевров иконописи и авангарда.