"Люди хотят очень простых вещей"

       Чтобы понять, насколько выводы Михаила Ходорковского соответствуют запросам большинства россиян, "Власть" задала руководителям крупнейших социологических служб три вопроса. 1. Соответствует ли действительности картина, нарисованная Ходорковским? 2. Есть ли в обществе запрос на "левый поворот"? 3. С какими политическими силами россияне связывают надежды на эти перемены?

"Социология говорит о социальном спокойствии"
ФОТО: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ
Александр Ослон
       Александр Ослон, ФОМ
       1. Нет, не соответствует. Представления о начале 90-х — это проекция впечатлений группы пассионариев того времени, составлявших каплю в море. Образ 1996 года стал миражом, из которого исчез почти животный страх реставрации "совка", но возникла идиллическая картинка, как лев и кролик дружно рулят страной. В 1999-м проект "Путин" был, безусловно, продолжением проекта "Ельцин-96", но в нем не было блефа — это был проект капиталистического духа, который отдал в руки немногих "эффективных собственников" гигантские ресурсы.
       С тех пор прошло шесть лет, и стало ясно, что в этом проекте есть то, чего не было в 90-х: в нем явственно присутствует "левый поворот". Но не в социалистическом смысле (равенство и справедливость), а в социальном смысле, как это происходит во всех современных капстранах. Этого не видят богатые, так как у них на глазах особые очки, но это видят средние и бедные. И этого не видят совсем бедные и слабые, потому что им просто плохо. Но в целом социология говорит о социальном спокойствии и даже о некотором позитиве в мировосприятии. Если спрашивать о недостатках, то, конечно, есть о чем говорить. Но здесь-то разговор об историческом векторе, относительно которого даже проблема монетизации льгот не имеет приписываемого ей социального масштаба.
       2. Нет никакого запроса на что-то формулируемое в политологических терминах. Есть запрос на хорошую жизнь, что включает в себя работу, деньги, дом, детей, здоровье и т. д., но не абстрактные лозунги. Кому-то коммунисты греют сердце, хотя сегодня они эволюционировали в неузнаваемые формы. Для кого-то шестидесятники ассоциируются с молодостью и песнями под гитару у костра. Но клише сильно размыты и потеряли свои смыслы, особенно для тех, кто сформировался в последние 15 лет. Когда кто-то говорит о справедливости, это воспринимается не как идеологическая схема, а как то, что относится ко мне лично, и не может не вызвать одобрения.
       Когда капиталист говорит о справедливости в левом смысле, это выглядит нелогично, даже если можно понять и посочувствовать его тяжелейшей ситуации. Не может быть "левого поворота", после которого произойдет, цитирую Ходорковского, "закрепление класса эффективных собственников, которые в народном сознании будут уже не кровопийцами, а законными владельцами законных предметов". Это утопия, еще более нелепая, чем парочка Ельцин--Зюганов во главе страны. Если капиталиста считают кровопийцей, он таковым и останется, даже если будет говорить о справедливости. Мыслители конца прошлого века написали гору текстов о конвертации этих видов капиталов. Сам возврат к дискуссии о справедливости так же устарел, как заветы Жан-Жака Руссо создать равенство путем обобществления всех "предметов", включая женщин, и обеспечить справедливость, демократически выбирая самого лучшего правителя и беспрекословно ему подчиняясь.
       3. Если говорить о людях как об огромной массе, то они связывают свои надежды с хорошими политиками и чиновниками, а не с политическими структурами. Понятие "хороший" — чисто человеческое: такой человек действительно хочет сделать хорошее (не врет), старается это сделать (не притворяется), может это сделать и имеет на это силы (дееспособен). По этим критериям происходит идентификация всех публичных фигур. Прошедшему этот тест политику поверят, даже если он объявит себя лево-правым или "верхне-нижним".
       Но политическая система устроена так, что она отфильтровывает тех, кому люди могли бы приписать эпитет "хороший". Поэтому так редко встречаются среди политиков те, кто вызывает уважение и доверие со стороны людей. Если говорить о других людях, обозначаемых обычно как политический класс, то есть о тех, для кого политика — работа, то в первую очередь они выясняют отношения между собой, а также стараются предъявить себя как хороших, но делают это чаще всего фальшиво, так как для них это всего лишь работа в коллективах, решающих те или иные практические задачи. Отдельная их часть предается философическим рассуждениям о народе и конструирует особые миры, в которых абстрактный народ — совсем не тот, что проживает в реальности.
       
"Общественный запрос носит лево-правый характер"
ФОТО: МИХАИЛ ПОЧУЕВ
Валерий Федоров
       Валерий Федоров, ВЦИОМ
       1-2. Левеет ли российское общество? По многим признакам — да, такой процесс идет. Популярны требования о перераспределении собственности, национализации сверхкрупных состояний, возвращении к прогрессивному налогообложению. Но одновременно все более востребуются и классические правые идеи: равенство всех перед законом, дебюрократизация, примат интересов семьи над интересами отдельных индивидуумов. В чистом виде избиратели все меньше приемлют и либералов, и социалистов, а взыскуют некоторую смесь, удачно выдержанную пропорцию между идеями разного происхождения, но отвечающими на требования текущего момента.
       Запрос на перемены довольно силен — по июльским данным ВЦИОМа, 44% опрошенных между стабильностью и быстрыми переменами выбирают перемены. Но, во-первых, арифметическое большинство (48%) по-прежнему выбирает стабильность, а во-вторых, сторонники перемен не представляют собой единой силы. Они расколоты в соотношении примерно 1:2. Преобладают адепты возвращения государства в экономику, восстановления социальной функции государства, самоизоляции России от мирового сообщества. В меньшинстве сторонники либерализации экономики, сокращения регулирующих функций государства, ускорения движения страны на Запад. Таким образом, сторонникам разновекторных перемен противостоит численно преобладающая группа, не желающая резких скачков и революционных преобразований, ценящая стабильность и эволюционность в изменениях.
       3. Общественный запрос носит сегодня не чисто левый, а синтетический лево-правый характер. Наиболее адекватны ему две из четырех думских партий. Прежде всего это "Единая Россия", в которой, впрочем, и на персональном, и на идейном, и на практическом уровне доминирует правый уклон. Затем, это "Родина", которая сумела совместить глазьевскую идею национализации природной ренты как способа восстановления социальной справедливости с рогозинским национал-реваншизмом.
       На правом фланге примеров удачного совмещения правых и левых идей пока нет. Больше шансов попасть в русло общественного запроса у "Яблока": из партии демократов-рыночников она быстро превращается в левопопулистскую организацию с сильной правозащитной ноткой. Такая ниша в политическом спектре, безусловно, есть, и "Яблоко" с успехом может ее освоить — правда, без гарантий преодоления семипроцентного барьера на выборах-2007.
       
"Серьезной классовой борьбы между правыми и левыми нет"
ФОТО: ШАРЛЬ СТОЯНОВ
Юрий Левада
       Юрий Левада, "Левада-центр"
       1-2. Мне кажется, основа полевения в обществе есть, хотя я бы назвал это другими словами: и к левым, и к правым это прямого отношения у нас не имеет. Большая масса людей не получила ощутимых результатов от перемен, которые с нами происходят в последние 20 лет. Люди хотят очень простых вещей: жить лучше, иметь стабильную и лучшую, чем сегодня, зарплату. И это их настолько заботит, что они очень мало думают о других вещах, о которых вроде бы надо было бы думать: о политическом режиме, единовластии, демократии.
       Ходорковский в своем письме ссылается на наш опрос, когда мы предложили респондентам ответить на те 17 вопросов, которые коммунисты собирались вынести на референдум. Когда людей спрашивают, хотят ли они иметь пенсию не ниже прожиточного минимума, бесплатное образование и здравоохранение, ответ совершенно понятен — можно было бы и не спрашивать. Означают ли эти ответы поворот в настроении людей? Думаю, нет. Они означают беспокойство людей, которых вывели из себя нелепым экспериментом с монетизацией льгот.
       Но нужно ли называть это левым? Думаю, нет. Потому что современное нормальное государство должно быть социальным. Будь оно хоть трижды либеральным, оно обязательно должно заботиться о том, чтобы люди жили лучше, болели меньше и были лучше образованными. Не потому, что власть боится, что ее на баррикадах свергнут. А просто потому, что люди лучше работают, государство спокойнее и почвы для всякой гадости — экстремизма, терроризма и прочего — там значительно меньше.
       У нас и в Конституции записан термин "социальное государство". Мы знаем, что те социальные программы, которые действуют в Америке, Германии, Англии или Японии, в большом числе случаев были запущены не какими-нибудь левыми, а вполне консервативными правоцентристскими политиками. И программы эти там нормально работают. Причем они более масштабны, более серьезны, чем все, что у нас под самыми ярко-красными флагами делалось когда-то. И нам вот этой стороны развития не хватает. И к этому люди неизбежно должны стремиться.
       3. Могут ли все это сделать какие-нибудь левые? Не могут. Нынешние коммунисты не смогут это сделать, даже если предположить, что они пришли к власти, хотя это вряд ли возможно. Это партия прошлого. На самом деле это не левая партия, это просто партия старой номенклатуры, которая конкурирует или сговаривается с партией современной номенклатуры. А серьезной классовой борьбы между правыми и левыми нет. Вообще, это призрак XIX века, который потом пытались использовать. Но призраки тоже не вечны.
       Когда Ходорковский пишет об умеренно левых, которых он находит от Явлинского до Рогозина, я думаю, что это вряд ли реально. Эти люди не имеют влияния. Объединить этих людей нельзя. А хоть бы и объединить — они не получат поддержки и сделать ничего не смогут. Хорошая развитая социал-демократия бывает только в рамках нормального развитого либерального буржуазного государства. И нигде больше. Если такого государства нет, то эта социал-демократия вырождается в что-нибудь вроде большевизма, бюрократизма, милитаризма и просто коррупции. Это мы уже прошли.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...