премьера опера
Главным событием проходящего в Мюнхене театрального фестиваля стала премьера "Альцины" Генделя в постановке Кристофа Лоя. Из баварской столицы специально для Ъ — АЛЕКСЕЙ Ъ-МОКРОУСОВ.
За 270 лет, прошедших со дня премьеры "Альцины" в лондонском "Ковент-Гардене", так и не выяснилось, кто же автор либретто, рассказывающего о приключениях нескольких влюбленных на зачарованном острове волшебницы Альцины. По-своему это шедевр драматургии, напоминающий одновременно и Мариво с его "Двойным непостоянством", и более позднего Лоренцо да Понте, работавшего на Моцарта в "Дон Жуане", "Свадьбе Фигаро" и "Так поступают все". Впрочем, ясно, что генделевский соавтор вовсю пользовался чужими плодами. За основу он взял оперу "Остров Альцины" Риккардо Броски, поставленную в Риме в 1728 году. Показалось мало. Тогда к "Острову" присоединились детали, взятые из "Неистового Роланда" Ариосто. Получилась гремучая смесь, благодаря которой опера Генделя заменила современникам все серии Гарри Поттера, "Властелина колец" и "Унесенных ветром" одновременно.
В постановке Кристофа Лоя многие мужские партии достались женщинам: так, Руджеро поет Весселина Казарова, от которой зрители и так сходит с ума. Тем же, кому достались "свои", женские партии, пришлось еще и кое-что показать. По воле режиссера они раздеваются до топов, и публика не могла нарадоваться на новую моду в оперном мире — стройных певиц.
Но мюнхенский Гендель хорош все же не примесью стриптиза, но тем современным и гармоничным взглядом на классику, похвастаться которым могут немногие. Лой (он уже ставил похожую "Альцину" в Гамбурге) увлечен стилистическим путешествием во времени. От галантных праздников и амурных утех XVIII века к нынешним представлениям о любви и долге — постоянству в отношениях и страстью к удовольствию, которые нелегко отделить друг от друга. Альцина в изумительном исполнении Аньи Хартерос и есть такая сладострастная властительница, чья сила оборачивается в итоге против нее самой: она проигрывает личную битву за любовь. Едва реальные чувства охватывают волшебницу, она подчиняется напору собственных эмоций, как простая деревенская баба.
Смешение эпох проявляется не только в костюмах, с каждой сценой все более отдаляющихся от 1735 года (в итоге почти все одеты в камуфляж), но и в танцевальных номерах хореографа Беаты Воллак. Они тоже модернизируются вплоть до милитаризма, и танец в маскировочных костюмах отплясывается столь лихо, что даже Казарова, закончив арию, присоединяется к балету.
Похождения семи героев развиваются на фоне волшебного ящика с белым задником, напоминающим садово-парковые идиллии Ватто, только без нарисованных персонажей: их роли исполняют время от времени сами певцы. Во втором акте сценограф Герьер Мураэр превращает magic box в кунсткамеру, а в третьем, когда страсти достигают кульминации, и вовсе укутывает сцену в черное, готовя последний выход Руджеро.
Гендель получился захватывающим, почти как мыльная опера, где влюбленные выглядят малость сумасшедшими людьми, не уверенными не столько в чувствах другого, сколько в собственных и именно поэтому подозревающими другого в измене-неверности, коварстве — и при этом в любви. И потому мучающимися от непонимания: как много насилия можно применить в борьбе за любовь? Занавес "Альцины" сопровождается овацией на четверть часа, от которой дребезжат кресла, топаньем ног и решением дирижера Айвора Болтона вывести на поклоны оркестр целиком.
Особенно рьяно аплодируют таксисты. Большинство зрителей являются в Мюнхенскую оперу, не подозревая, что Генделя дают на другой стороне речки, в Принцерегентентеатре, к огромной радости дежурящих у оперы водителей.