Режиссер Андрей Прикотенко поставил в Театре на Бронной фьябу Карло Гоцци «Турандот», переиначив ее на новый лад и перенеся ее действие в не столь отдаленное будущее. Мир уже захвачен Китаем, и теперь любой спектакль полагается сопровождать китайскими титрами. На полуторачасовом уроке китайской грамоты побывал Глеб Ситковский.
Действие «Турандот» перенесено в не столь отдаленное будущее, где мир захвачен Китаем
Фото: Милана Романова / пресс-служба Театра на Бронной
Действие «Турандот» перенесено в не столь отдаленное будущее, где мир захвачен Китаем
Фото: Милана Романова / пресс-служба Театра на Бронной
Почтение к иероглифам в новом дивном мире столь велико, что они съедают буквально половину сценического пространства. Верхнюю, разумеется. В нижней части, едва не задевая головами за низко подвешенные лампы, ходят персонажи Гоцци и тихими ненадсадными голосами говорят о любви и смерти. Дворец китайской принцессы Турандот? Непохоже. Человечество уже давно переселилось в бункер (художник — Ольга Шаишмелашвили) и выживает как может.
Но не все так мрачно, как может показаться на первый взгляд. Даже в этом постапокалиптическом мире сохранились кое-какие персонажи комедии дель арте, которые продолжают напропалую шутить. Правда, Тарталья, Панталоне, Бригелла, кажется, не пережили апокалипсиса. Но зато есть Труффальдино в традиционной итальянской маске и с гофрированным воротником. И ничего, что ему пришлось немножко окитаиться и добавить к своему имени окончание «сяо», что по-китайски значит «малыш». О чем только не говорит болтливый Труффальдинсяо в исполнении Ивана Тарасова — и о Байдене, и об обитателях Патриков, и о закулисно-подковерных Telegram-каналах. «Совесть? Какая совесть? Ну-ка дайте свет в зал,— командует он световиками.— Так, поднимите руки, у кого есть совесть. Раз, два, три… Все в порядке, продолжаем, совести ни у кого нет». Рядом с Труффальдинсяо ходит тенью молчаливый Секретарь (Даниил Чуп) — возможно, приставлен к болтуну, чтобы тот не пошутил чего-нибудь лишнего: времена-то теперь какие, сами понимаете.
Не забудет Труффальдинсяо и передать привет вахтанговцам, которые «нас, скорее всего, не поймут». Без привета не обойтись: любой спектакль по «Принцессе Турандот» обречен на сравнение с легендарным спектаклем Евгения Вахтангова, который вышел 100 лет назад. Наверняка кто-то в зале вспомнит и еще один спектакль по «Турандот». Нынешний худрук Театра на Бронной Константин Богомолов выпустил свою версию сказки Гоцци в Театре Пушкина в 2010 году, уйдя от первоисточника, пожалуй, еще дальше, чем Прикотенко: соискатель руки принцессы Калаф был приравнен к князю Мышкину, а сама Турандот — к Настасье Филипповне.
В спектакле Андрея Прикотенко паренек в кожанке и вареных джинсах в исполнении Никиты Худякова (он обозначен в программке не как Калаф, а как Тот, чье имя нельзя угадать) тоже чем-то похож на Мышкина — как и он, явно не от мира сего. Не бункерный то есть. В одном из интервью Прикотенко говорил, что в этом спектакле отталкивался от концепции философа Джорджо Агамбена про homo sacer, то есть человека сакрального. Такого человека со всеобщего молчаливого согласия можно убить, не совершив при этом преступления.
Потерявший свое имя Калаф готов стать жертвой сакрального убийства и является во дворец к женщине, которая, по сути, серийный убийца. Сколько там потенциальных женихов, не сумевших разгадать ее загадок, она уже убила? Сколько голов насадила на кол? В великом спектакле Евгения Вахтангова «Принцесса Турандот» об этом как-то не приходилось задумываться — сказка ведь. Но Турандот в исполнении Василисы Перелыгиной — это настоящий дьявол во плоти, не зря вначале она появляется на сцене в маске дьявола. Впрочем, потом она бесчисленное число раз поменяет свое обличье, и неясно, где же она настоящая. Выросла в бункере, какое-то время провела в психушке, а теперь отец болен раком — вот-вот умрет, а ей придется возглавить пресловутое царство Китайское. То самое царство, которое убивает. До любви ли тут?
Бесконечно мрачный и пессимистичный спектакль Андрея Прикотенко, где зрителя не могут обмануть бесконечные шуточки и гэги, очень рифмуется с его же «Серотонином» (петербургский театр «Приют комедианта»), который совсем недавно был показан на «Золотой маске». Только немолодой герой романа Мишеля Уэльбека мрачно ждал краха этого мира, запершись примерно в таком же бункере, а в «Турандот» этот крах уже случился. Хочется, конечно, верить в торжество любви, как у Вахтангова, но Прикотенко нам этой надежды, увы, не оставляет.