В прокате — «Мгла» (La Tour) Гийома Никлу: то ли социальная притча с элементами фильма ужасов, то ли фильм ужасов с претензиями на социальные обобщения. Ужасы Михаила Трофименкова не напугали, а обобщения не убедили.
Обитатели фильма напрасно пытаются разогнать мглу
Фото: Darkwoods Productions
Обитатели фильма напрасно пытаются разогнать мглу
Фото: Darkwoods Productions
«Мглу» можно назвать смелым, если не самоубийственным экспериментом Никлу. Режиссер, привыкший работать со звездами от Депардье и Денёв до Беллуччи и Юппер, собрал на этот раз на экране не столько актерский ансамбль, сколько толпу невразумительных статистов.
Обычно Никлу заботился о крепкой литературной основе своих фильмов, среди них экранизации «Монахини» Дидро и, скажем, «Братства камня» Гранже. Сценарий же «Мглы» напоминает, за исключением первых пятнадцати минут фильма, экранизацию черновиков, выброшенных в мусорную корзину по причине вопиющей драматургической нелепости.
Единственное достоинство фильма, выдержанного в грязной, зеленовато-коричневой гамме,— его полуторачасовой хронометраж. Впрочем, как пишут в сводках погоды, «на улице минус один, по ощущениям — минус десять». По ощущениям — фильм бесконечен, мог бы с тем же успехом длиться и полчаса, и шесть часов, да еще и обрывается на полуслове.
Впрочем, часть прогрессивной французской кинокритики оценила его как мощную социальную метафору. Метафору чего, критики так и не смогли сформулировать. Ну, типа, вы же понимаете, вот всего вот этого, что нас окружает. А окружает, следовательно, французское общество сплошная мгла. Очевидно, многолетняя дружба и сотрудничество Никлу с профессиональным пессимистом Мишелем Уэльбеком не прошла для психики режиссера даром.
Первичная ячейка общества — многоквартирный дом в парижском пригороде среднего уровня убожества. Поначалу даже выше среднего уровня: если обращаться к русским аналогиям, побитая временем многоэтажка 1970-х. Естественно, живут там люди всех цветов радуги и весьма скромного достатка.
Однажды они обнаруживают, что мобильная связь вырубилась, телевизоры погасли, а за окном ничего не разглядеть. «Пропала башня»,— шепчутся они. Фильм в оригинале называется «Башня», но о какой башне идет речь, непонятно. То ли о таком же соседнем человейнике, то ли об Эйфелевой башне, которую можно разглядеть вдали. Сгустившаяся вокруг мгла не только липко-непроницаема, но еще и смертоносна. Неаккуратно высунулся во мглу один мужик, и — оба-на — в руках его спутников остается отрезанная нога экспериментатора. Ампутации происходят безболезненно: старушка, разыскивающая своего котика, так и не заметила, что руки-то у нее нет.
Гражданское общество мгновенно начинает самоорганизовываться по расовому принципу то ли в отряды самообороны, то ли в этнические банды. Белые к белым, черные к черным, арабы к арабам. Кто-то меланхолично жжет крупные купюры, кто-то проверяет бездонность мглы, выбрасывая в окно монитор, до первой крови недалеко.
Вся эта прелюдия занимает как раз те первые пятнадцать минут, когда Никлу еще удерживает пусть банальную, но логичную нить повествования. Ведь любой кошмар только тогда кошмарен, любая антиутопия только тогда убедительна, когда подчиняются своей кошмарной или антиутопической логике.
У Никлу же вслед за событиями ночи, когда наступила мгла, следуют эпизоды, отделенные от нее пятью месяцами, двумя и пятью годами. С каждым временным шагом обитатели дома неумолимо звереют. Кланы, дравшиеся друг с другом, переходят к самоистреблению. Спасибо, о том, что человек — зверь, мировая культура рассказывала издавна и неоднократно. Другой вопрос, каким образом все эти Ахмеды и Натаны, Шакибы и Мансуры, Матео и Брюно вообще продержались, почти не похудев, столь долгое время в полной изоляции.
Почему в доме до сих пор горит свет? Почему в первые же недели не были съедены все собачки и кошечки, которых их хозяева заботливо прячут от банд распоясавшихся малолеток? Чем они их кормят? Откуда берут «дурь»? Откуда, черт возьми, берут патроны? И откуда девочка, родившаяся уже во мгле, знает, как выглядят лошадки, которых она рисует? При всей имитации страданий, физических и психологических, при всех намеках на то, что в пищу идут гусеницы и, возможно, младенцы, живут люди во мгле всяко побогаче каких-нибудь бомжей. Получилась не притча, не антиутопия, а какой-то бурлеск о перессорившемся товариществе собственников жилья.
Да, среду обитания они за годы мглы испакостили изрядно. Напробивали уйму каких-то бессмысленных дыр-проходов в стенах. Изрисовали все стены граффити. Но, честное слово, обитатели проблемных пригородов Парижа достигают тех же результатов и без потустороннего вмешательства. Что, к обитателям «Мглы» не приезжает полиция, чтоб положить конец беспределу? Так, господи помилуй, она и в реальной жизни в такие места не сунется.