выставка живопись
В Берлине в Старой национальной галерее открыта выставка "Гойя — пророк современности". Организаторы аттестуют ее как самую большую экспозицию художника, когда-либо показанную в немецкоговорящем мире. Чтобы увидеть пророка современности, в двухчасовой очереди отстояла МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА.
"Гойя" — сейчас главный выставочный хит Берлина. Народ ломится в Старую национальную галерею по тем же причинам, по которым на подобные выставки стоят очереди в Москве. Экспонент — безусловный гений всех времен и народов, раз, и когда еще такое увидишь — два. В самом деле, это редкий случай, когда Музей Прадо решил расстаться на время сразу с 80 произведениями одного из своих главных героев. Всего в экспозиции около полутора сотен работ, примерно треть — живопись. В проекте, устроенном Клубом друзей галереи, то есть богатыми попечителями, к 175-летию национальных берлинских музеев, поучаствовали и Венский музей истории искусства, французские и американские музеи, испанские частные коллекционеры. Кое-что взято поблизости — из Берлинского кабинета гравюр.
Конечно, все популярные шедевры собрать вместе не удалось — на выставке нет ни знаменитого "Расстрела", ни, например, двойной "Махи" — обнаженной и одетой. Но и того, что показывается, достаточно, чтобы составить представление о том, с чего Гойя начинал и чем закончил. Впрочем, выставка устроена таким образом, что ощущения линейной эволюции не возникает. Напротив, складывается впечатление, что под именем Гойя существовали как минимум два художника, слишком разные, чтобы быть одной личностью: напыщенный официозный портретист, как сейчас бы сказали — персонаж светской хроники, не гнушающийся никакими выгодными заказами, и затюканный своими фобиями философствующий маргинал, не рассчитывающий ни на какое публичное признание и работающий исключительно в стол. И вот это шизофреническое противоречие между модой и внутренним голосом, этот выбор между славой и нищетой и в самом деле до сих пор остается проблемой, с которой сталкивается любой мало-мальски мыслящий художник.
Два самых больших зала выставки отданы как раз заказным, парадным работам Гойи. В первом — подготовительные картоны к гобеленам для украшения королевских резиденций. Они изготавливались по эскизам художника на фабрике с телевизионным названием "Санта-Барбара". Всего Гойя за несколько лет исполнил около 60 картонов. Показываются лишь некоторые, самые отборные. Это в основном сцены придворных празднеств и развлечений, напоминающих о том, что Гойя как-никак большую часть своей жизни (стоит напомнить даты — 1746-1828) прожил в галантном XVIII веке. Тут дамы и кавалеры под зонтиками, известные по французской живописи этого времени игривые качели, развевающие нижние юбки субреток, пикники, запуск воздушного змея, игра в жмурки, кукла-манекен с косичкой, дерущиеся коты. Из сугубо национального — типичная черноглазость героев и сцены корриды. Вся эта нарядная живопись выглядит еще более безмятежной в тканом виде, на представленных рядом гобеленах, безжалостно эксплуатирующих пастельную гамму рококо и выглядящих настоящими прадедушками пресловутых ковриков с пастушками.
Зал с парадными портретами испанских аристократов и аристократок еще более традиционен — какой уж тут пророк модернизма! Деревянные позы, скучные драпировки, какая-то мыльная белесая живопись — трудно поверить, что все это сделано той же рукой, что и шустрые, лаконичные рисуночки растрепанной герцогини Альбы в утреннем пеньюаре, помещенные в соседней комнате.
Крошечные выгородки-комнатушки, специально затемненные по требованиям экспонирования выгорающей на свету графики, веером расходятся от двух главных залов. В них демонстрируют совсем другого, интимно-кабинетного, так сказать, "ночного" Гойю, которого мучают кошмары, эротические видения и экзистенциальные откровения. Именно эта, самая знаменитая часть наследия художника — все эти "Ужасы войны", "Капричос", инквизиторы в высоких колпаках, сумасшедшие дома и тюрьмы, ведьмовские шабаши, каннибалы, "просвещенные животные" и прочие загадочные монстры и сны разума — и позволила исследователям присвоить художнику звание "пророка модернизма", предвосхитившего сюрреализм, экспрессионизм и даже "Годзиллу" и "Космическую одиссею". Кадрами из этих фильмов проиллюстрирована одна из статей в каталоге выставки.
Действительно, некоторые иконографические совпадения имеются, но точно такие же совпадения можно обнаружить, сравнивая современные кинострашилки, скажем, со сказками братьев Гримм. Кажется, обаяние рисунков и гравюр Гойи для сегодняшнего зрителя заключается как раз не в том, что он "напророчил", а в его уже очевидной "несовременности", уютной потертости и пожелтелости "старого мастера", в этом во всех смыслах ручном формате, превращающем самые ужасные откровения и возвышенные прозрения в детские сказки, тем более очаровательные и завораживающие, чем менее они имеют отношения к современности.