фестиваль опера
На оперном фестивале во французском Экс-ан-Провансе сыграли премьеру новой версии "Севильского цирюльника" в постановке режиссера Дэвида Радока. РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ нашел спектакль приятным и полезным — музыка Россини особенно хорошо звучит на свежем воздухе жарким летом.
У традиционного оперного фестиваля в Экс-ан-Провансе в этом году два героя — Вольфганг Амадей Моцарт и Люк Бонди. Повышенное внимание к Моцарту можно не объяснять вовсе, но если нужны объяснения, то пожалуйста — так готовятся к грядущему через год юбилею композитора. Повышенное внимание к господину Бонди объясняется, наверное, тем, что директор фестиваля в Экс-ан-Провансе Стефан Лисснер одновременно руководит и оперной программой фестиваля в Вене, интендантом которого работает Люк Бонди. Впрочем, никто не заподозрит господина Лисснера в нечестности — обе постановки Бонди, осуществленные в последние годы для фестиваля в Эксе, оказывались чрезвычайно успешными.
Герои феста удачно поделили между собой пространство. Всего в программе Festival d`Art Lyrique пять опер. Две моцартовские премьеры — "Так поступают все женщины" и "Милосердие Тита" — идут на самой престижной площадке фестиваля, в летнем театре Архиепископского дворца, под открытым небом. Две современные оперы в постановке Люка Бонди — относительно современный "Поворот винта" Бриттена и совсем свежую "Жюли" Боесмана — дают в старом ярусном театрике Jeu de Paume. Замкнутое, тесноватое пространство очень подходит для камерных и обостренно драматичных спектаклей Бонди, сложенных режиссером в изящный фрейдистский оперный диптих (см. Ъ от 31 мая).
В общем, "Севильский цирюльник" Россини в этом раскладе оказался пятым и вроде как лишним. Поэтому его "сослали" за город, в полузаброшенное поместье Гранд-Сэн-Жан, на три фестивальные недели тоже становящееся театром: одна из стен дома превращается в естественный задник для сцены, перед которой выстраивают амфитеатр для зрителей. Чешский режиссер Дэвид Радок приложил все усилия, чтобы спектакль на пленэре стал полноценным зрелищем. Можно сказать, режиссер и художник Иван Таймер даже перестарались. Во всяком случае, придуманные последним высокие подвижные ширмы, поначалу повернутые к зрителю рабочей изнанкой, а потом неугомонно шныряющие по всей сцене и складывающиеся в хитрые выгородки, принадлежат арсеналу постановочных средств весьма почтенного возраста. Не менее активно, чем ширмы, ведет себя и пятерка танцоров, которые то и дело подмешивают к оперному действу свои пластические дивертисменты. Они тут вроде как духи театра — во время увертюры им поручено представить публике всех персонажей оперы, а позже — подбадривать хор и героев или просто обозначать своим присутствием самые комические моменты спектакля.
Дирижер Даниэль Гати тоже решил "подбодрить" действие, поэтому он вместе с режиссером изрядно сократил речитативы. Вообще, солисты в Эксе всячески пытаются доказать, что та непритворная веселость, которой дышит каждая страница оперы Россини, свойственна и им тоже. Порхает по сцене кокетка Розина (Камилла Тиллинг). Граф Альмавива (Луиджи Петрони), впервые появляющийся на сцене этаким богатым курортником в белом костюме, с таким самозабвенным артистизмом перевоплощается сначала в пьяного солдата, а потом в престарелого монаха, что кажется, он всю жизнь только и мечтал о ремесле уличного комедианта. Но самый артистичный из них все-таки долговязый, похожий на беззаботного студента Фигаро (Петер Матей). В своей знаменитой арии из первого действия он буквально летает по сцене, будто скрываясь от собственного имени.
Особенно удались солистам дуэты Фигаро с Розиной и Альмавивой. Заглавный герой умудрился расставить по всей опере восклицательные знаки своего решающего присутствия. А в последней картине художник раздал певцам огромные зеленые зонтики, еще раз напомнив зрителям, что они находятся прежде всего на природе, а уже потом в театре. Зонт в руках Фигаро ставит и последнюю точку в спектакле — севильский цирюльник в качестве последнего аккорда гордо ударяет им по подмосткам: по моему вышло! Звук такой внятный и сильный, что даже заставляет забыть об огрехах оркестра Театра коммунале из Болоньи, который к концу оперы стал вдруг отчаянно "съедать" верхние ноты. Впрочем, такое впечатление могло возникнуть оттого, что цикады в парке к ночи совсем расшумелись.