выставка живопись
В Историческом музее открылась выставка "Царь конь". Познания в иппологии благодаря коллекции русского коннозаводчика Якова Бутовича, хранящейся ныне в музее коневодства при бывшей Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева (сейчас — Аграрный университет), расширила АЛЬВИНА Ъ-ХАРЧЕНКО.
"Царя коня" открывало шоу на свежем воздухе: перед памятником Жукову выступил кавалерийский почетный эскорт президентского полка. Но эффектное и "очень пахучее", по определению ведущего церемонии, вступление не могло до конца приглушить грустноватый оттенок выставки — попытки вернуть утраченную культуру "хорошего отношения к лошадям". Президент Российского фонда культуры Никита Михалков с чувством объявил: "Мы снова начали обращаться к самым тонким вещам. Когда по тому, как к тебе относится лошадь, могли судить о том, какой ты человек".
Запоздалым извинением "Царь конь" выглядит не только перед предками вообще, но и конкретно перед Яковом Бутовичем — русским коннозаводчиком, искусствоведом и писателем. Собранные Бутовичем произведения — картины и скульптуры — составили основу собрания московского Научно-художественного музея коневодства, но на открытии музея в январе 1929 года имя коллекционера даже не было произнесено. "Вместо того чтобы наслаждаться жизнью и жить для себя, я жил для других, думал о России, трудился не покладая рук, создал галерею, собрал и сохранил множество первоклассных произведений искусства, и все для чего? — для того, чтобы на склоне лет видеть, как они валяются в полусырой кладовой и не сегодня-завтра будут разбазарены!" — в отчаянии писал за несколько лет до смерти бывший владелец конного завода в Прилепах под Тулой, которого в 1938 году расстреляли как врага народа.
Впрочем, о трагическом финале жизни пропагандиста орловской рысистой породы на открытии выставки "Царь конь" предпочли не упоминать. По словам заведующей демонстрационным отделом музея коневодства Юлии Кузнецовой, перед кураторами выставки стояли три цели: "Мы хотели показать крупные и ранее не выставлявшиеся работы из запасников, отразить сферы использования лошади и представить разные породы". Тем, кто с ходу не отличит американского рысака не то что от орловского, а даже от английской скаковой, остается довольствоваться наблюдениями за эволюцией экстерьерного портрета. Выдвигающий строгие требования (например, лошадь должна непременно стоять к зрителю безгривной стороной, все четыре ноги животного должны быть видны), этот жанр, судя по многочисленности таких портретов в коллекции, Якову Бутовичу был наиболее симпатичен.
Среди художников-"лошадников" лидер очевиден — это Николай Сверчков, работы которого на русских торгах Sotheby`s и Christie`s нынче уходят не по одной сотне тысяч долларов (так, 30 ноября прошлого года на Christie`s в Лондоне картина "Император Александр II и кайзер Вильгельм в коляске" была продана за £341 250). Кажется, при всем желании не придумать момента из лошадиной жизни, который живописец оставил бы без внимания,— и медвежья охота (рассказывая об этой картине, где две клячи еле тащатся по снегу, госпожа Кузнецова негодующе всплескивает руками: "Любая нормальная лошадь при одном виде медведя встанет на дыбы!"), и зимние бега на Неве, и заходящие в конюшню и выскакивающие оттуда лошади стали сюжетами полотен Николая Сверчкова.
В отличие от живописца, который ввел в обиход понятие конского портрета и заслужил от Якова Бутовича, не раз заказывавшего ему портреты любимых лошадей, похвалу: "Не будь Сверчкова, мы бы совершенно иначе представляли себе родоначальников нашего коннозаводства", художник Федор Шашкин далеко не так строго придерживался принципов реализма. Кони на его полотнах не столько реальные животные — скорее это мечты о несуществующей идеальной лошади. Смешивая признаки ахалтекинской, арабской, английской пород, художник изображал коней в характерной для конца XVIII--начала XIX века стилизованной манере. Куда больше, чем лошадей, эти создания с выгнутой лебединой шеей, слишком маленькой головой и непропорционально тонкими ногами напоминают вставших в стойку охотничьих собак. Но именно фантастические кони с полотен Шашкина могли бы стать иллюстрациями к рукописям Якова Бутовича, пестрящими поэтическими определениями наподобие "жеребец не кипел, весь распустился и не так щеголял на ходу".
Кроме картин на "Царе коне" полно связанных с "лошадиной" темой предметов — есть тут афиши увеселений в саду "Эрмитаж", рекламирующие скачки с препятствиями и карусели на лошадях, фарфор Императорского завода с изображением всадников и всадниц, аттестат конного завода, выданный жеребцу по кличке Ахмед, беговые дрожки. Самый запоминающийся стенд — седла различных цветов и модификаций: детское, дамское с подножкой, мужское, малиновое, зеленое, какое угодно. Глядя на них, понимаешь: сравнительно недавно общение с лошадью вовсе не было экзотикой и те картины, что сегодня кажутся экстравагантной прихотью или "научным" пособием, для их заказчиков были почти как портреты близких родственников.