выставка Петербург
В Государственном Русском музее открылась наистраннейшая выставка — она называется "Одеть картину", занимает шесть залов Мраморного дворца, и выставлено на ней 117 рам. Почти все — без холстов внутри. Самую эстетскую выставку сезона разглядывала КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Сто семнадцать рам от XVIII до начала XX века: прямоугольных, овальных, круглых, строгих, витиеватых, резных, золоченых, с инкрустациями, без украшений, стандартных, авторских, красивых и ужасных. Они висят одна за другой, иногда одна в другой, пугая белыми пустотами стен внутри очерченных ими границ и заставляя зрителя думать исключительно о них. Это, конечно, своеобразный реванш — на рамы в музее редко обращают какое-то особое внимание, репродуцируют картины и вообще без рам, а над теми, кто в антикварных лавках покупает картины лишь для того, чтобы нечто темное в золоченом багете висело на стене, принято смеяться. Хотя ничего смешного в этом нет: покупатели пустых с точки зрения художественного качества мест в красивых рамах, сами того не понимая, подтверждают закон, выведенный яйцеголовыми,— рама делает картину.
Рама, конечно, вещь совершено мистическая. Она придает картине законченность, выделяет ее из окружающей среды; без нее холст на подрамнике — это как бы недокартина. Она связывает картину с интерьером — хорошо подобранная рама есть признак хорошего декораторского вкуса. Иной раз она подчеркивает вещественную, материальную ценность: дорогой картине — дорогая рама. Все это, безусловно, так. Но присмотритесь: рама отделяет картину от мира и одновременно связывает ее с ним же. Такое возможно, если увидеть за рамой, за предметом из нескольких реек своеобразный "индекс" картины. Об этом много писали приверженцы науки о знаках, семиотики (прежде всего Юрий Лотман и Сергей Даниэль), а еще до семиотической революции 60-70-х этим же занимался художник и теоретик Владимир Фаворский. Для исследователей этой двуликости рамы очевидно, что она, самым что ни на есть материальным образом обозначая границы изображения, регулирует "переход" из обыденного пространства в пространство художественное.
Во все века художники если об этом точно не знали, то явно догадывались. Тициан нарушал границы рамы, когда писал руку своего героя, лежащую как бы вне изображения, на той его части, что сливалась с рамой. "Обманки" XVII века играли не только с иллюзорными возможностями живописи, но и заставляли зрителя поверить в то, что даже самая банальная вещь вроде доски с карманами для писем и бумаг, будучи помещенная в раму, может стать произведением искусства. Самая загадочная вещь этого жанра, изображение обратной стороны картины (грубый холст, несколько надписей, части подрамника), говорит о том же: вне рамы — пространство реальной жизни, внутри, каким бы обыденном ни было изображение,— пространство искусства. Особенно все это занимало художников ХХ века — что только они не помещали внутрь рамы! То холст, по которому пропустили подожженный бикфордов шнур, то коллаж из каких-то грязных газетных обрезков, а то и вовсе увеличенный фрагмент комикса засунут. Но работает все это по одному сценарию: если в раме, значит, вне реальности.
Несмотря на явно семиотический дизайн выставки (чего стоит только "рама в раме"), кураторы выставки в Русском музее рассказывают не только об этом. Они "представляют широкому зрителю общую картину развития художественных рам в России с XVIII до начала XX века". Дело серьезное и очень похвальное. Русские художники знали толк в рамах и их воздействии на публику. Вот вроде бы идеальный романтик Орест Кипренский, а, выбирая богатую резьбой толстенную раму для портрета, писал, что именно в ней он будет смотреться "весьма прилично". Большой специалист по спецэффектам, Василий Верещагин тоже рам не гнушался: на его посмертной выставке вообще не понять, чего больше по удельному весу — живописи или обрамляющих ее тяжелых золоченых рам. Но даже самый что ни на есть верный такому позитивизму зритель нет-нет да и ловит себя на попытке вглядеться в белую пустоту внутри рамы. Он знает, что там ничего нет, но рама, рама как функция диктует свои законы.
Вообще-то все другие музеи должны локти кусать от зависти. Идея витала в воздухе, у других и коллекции этих самых рам куда богаче, чем у Русского музея, но выставку такую сделал только он. И забил тему — теперь про рамы уже не сделаешь. Зато Русский музей может праздновать победу — такие красивые, чистые по идее и к тому же малозатратные проекты выпадают редко. Особо зрелищным его, правда, не назовешь, но попасться на удочку его привлекательности могут и самые что ни на есть большие эстеты, и ученые-семиотики, которые так много чего понаписали о рамах и границах, и знатоки антиквариата, и случайный посетитель, завороженный видом светлых чистых музейных залов с пустыми рамами по стенам. Главное, что на этой выставке думать придется больше, чем смотреть.