Фото: PhotoXpress
Фото: PhotoXpress
- О живописи и рисунке
Когда живопись была загнана в угол, мне захотелось ее как-то реактуализировать. В какой-то момент мое рисование стало радикальным жестом — именно в силу немодности рисования, пластического, когда только ленивый не говорил о смерти живописи. В Москве тогда Дубосарский и Виноградов целиком занимали нишу живописи — все остальное было чем угодно, только не живописью. Я к тому времени перепробовал все — перформанс, инсталляцию, компьютер, но все больше убеждался в том, что самый непосредственный жест — это кисточка, краска, уголь. Даже в инсталляции художник зависим — от бюджета, строителей... Жест без посредников — самый свободный и независимый способ выражения. Но и наиболее элитарный. Сейчас в современное искусство входят люди, далекие от классического изучения пластики,— появился новый язык, которым ты можешь говорить, минуя этот словарь. Рисование, где самая важная составляющая — композиция, как медиум, как некий текст, абстрактное расположение форм, линий и пятен в пространстве,— это наш элитарный язык, которым мы можем говорить. - О чеченской теме
Я был на нерве, в теме, все это очень обостренно переживал, следил за новостями, слушал песни Тимура Муцураева (в 2010–2020 годах ряд песен Тимура Муцураева был внесен в Список экстремистских материалов.— Weekend). Я понимал, что уехал из самого актуального города на планете Земля. Появился образ, альтер эго — в виде протеста. Я визуализировал образы боевиков, находясь в Москве,— в этом была игра. После теракта в Беслане у меня произошло отслоение — я больше не мог ассоциировать себя с этими парнями. Я думал, как остаться в теме Чечни и сохранить свои пластические приемы. Сначала был футбол, «Терек—Челси», потом я придумал «Женскую сборную Чечни по прыжкам с парашютом». Это не эволюция образа — это эволюция метода: от актуальной романтики — к утопии, фэнтези. - О городских сюжетах
Они возникли из интеллектуальной потребности не быть связанным с каким-то уже найденным жестом, ходом. Это был уход от нарратива и поиск простых, тривиальных вещей, которые для меня говорят об искусстве нечто более важное, чем актуальность. Это был уход от актуальности и возврат к вечным платформам композиции, цвета. Я все больше убеждаюсь, что происходит подмена: у людей такое представление об искусстве, что это игра идей, фокусов, циничных насмешек. Но художник призван получать визуальное удовольствие, сопереживая красоту. Как в музыке: мы слушаем Бетховена — и у нас мурашки по телу.