В прокате «Солнце мое» — интимистская драма о взрослении, которое всегда наступает раньше времени, и о памяти как лучшей из доступных человечеству терапий.
Фото: Экспонента
Фото: Экспонента
Наверное, конец девяностых. Жара. Дурацкий отель в Турции, не соответствующий описанию в рекламных буклетах. Десять дней каникул, которые Калуму (Пол Мескал) выпало провести с Софи (Фрэнки Корио), его одиннадцатилетней дочерью, уже интересующейся мальчиками больше, чем играми в бассейне или молочными коктейлями. Калума все принимают за старшего брата. Ничего удивительного, он и выглядит, и ведет себя как подросток. За ужином заказывает слишком много пива, в любой момент может замкнуться в своих черных мыслях и уйти в ночь, позабыв, что у Софи нет ключа от номера, в то же время в строгости не замечен и готов обсудить почти все, что волнует дочь. Обсудить, но не успокоить. У него нет ответа на вечные вопросы — почему вы с мамой больше не вместе? Почему ты не работаешь? Почему нельзя остаться на курорте подольше? Почему другие семьи счастливы? Почему другим детям больше повезло?
«Aftersun», получивший в российском прокате предельно неточное название «Солнце мое»,— дебют шотландки Шарлотты Уэллс, явно основанный на личных воспоминаниях о тяжелой детской травме. В том, что эта история, как будто лишенная нарратива — отец с дочерью маются на курорте, то находят общий язык, то дуются друг на друга,— завершится ужасно, у зрителя нет сомнений с самого первого кадра. Потому что перед нами прошлое, то, что существует только в пересвеченных фотокарточках, в застиранной футболке из сувенирного магазина, в закоулках памяти, всегда окружающей случившиеся трагедии неким подобием сфумато. Было так или чуть иначе? Вот тогда стоило промолчать или, наоборот, все высказать? Какая разница, сколько ни ломай голову двадцать лет спустя, сделанного не исправишь, мертвых не вернешь.
Фото: Экспонента
Фото: Экспонента
Фото: Экспонента
Фото: Экспонента
Фото: Экспонента
Фото: Экспонента
Софи выросла. Вставая в ночи к грудному ребенку, кормя его в пугающей тишине, она часто думает об отце, о тех солнечных днях, о незначительных размолвках, о глупых шутках, обо всем том, что на расстоянии видится четче,— в этой жизни некого винить, никто не виноват, что жизнь решает за всех, кому быть, а кому умирать.
Уэллс вместе со своим оператором Грегори Оке специально имитирует любительскую съемку — горизонт завален, крупность скачет, фокус часто сбит. Это хоум-видео накануне окончательной потери дома. После каникул Софи больше не увидит отца, последнее воспоминание — одинокий Калум, замерший в проеме раздвижных дверей аэропорта. За спиной солнечное марево, яркий белый свет, мешающий разглядеть истинное выражение его глаз. Что он тогда чувствовал? Догадывался ли, что его ждет? А может, уже точно знал.
В кульминационный момент фильма Софи тянет Калума на сцену караоке — ежевечернего развлечения обленившихся постояльцев. У отца с дочерью есть маленькая традиция — исполнять вместе «Losing My Religion». Но на этот раз Калум отказывается кривляться на людях, и Софи, невыносимо фальшивя, поет в одиночку, надеясь, что папа все же переборет свою депрессию и выйдет ее поддержать. Напрасно — признаваться на публику, что вера в счастливый исход собственной жизни утрачена, у Калума сил нет. Это не цирковой номер, это его лебединая песня, слова которой он предпочел бы не знать, но любая деталь биографии идеально ложится на музыку R.E.M.
Годы спустя Софи будет думать, что тот ее каприз — пример неосторожного обращения с чувствами человека, который старался как мог о ней заботиться, от всего защитить, укладывая спать, с особой нежностью мазал ее плечи кремом после загара, а потом курил на балконе, с горечью понимая, что не в состоянии никого защитить. И не было уже тогда средства ему помочь, уже тогда ее отец сгорел, обжегшись о совершенно безучастную жизнь.
В прокате с 16 марта
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram