Рассказывает Сергей Ходнев
Так уж получилось: конец мая — начало июня осенены двойной тенью — Рихарда Вагнера и Валерия Гергиева. 27 мая — очередная вагнеровская премьера Мариинского театра, "Тристан и Изольда" в постановке Дмитрия Чернякова. А затем театр переберется в Москву, на сцену Большого, чтобы показать с 31 мая по 4 июня целиком свое главное достижение последнего десятилетия — "Кольцо нибелунга".
В Москве гергиевскую "Тетралогию" ждали давно, и ждали с нетерпением. Однако вместо того, чтобы смиренным соискателем поочередно привезти постановку за постановкой на "Золотую маску", маэстро решил не без триумфальной помпы продемонстрировать москвичам все "Кольцо" разом.
Строго говоря, все слова об историческом значении момента уже были сказаны два года назад, когда театр впервые показал на родной сцене все четыре спектакля. Но можно отвлечься от темы вечного спора — нет, не богов с нибелунгами, а Большого и Мариинки — и попробовать оценить событие как вполне себе исторический подарок для московских вагнеро- и вообще опероманов. Они ведь порода терпеливая. Как прочли в 1876 году реляции Чайковского, отправившегося корреспондентом на всесветную премьеру "Тетралогии" в Байройт, так почти 130 лет и дожидались полного исполнения "Кольца" на сцене Большого. Пробавлялись отдельными (собственными и гастрольными) операми, но чтобы целиком, чтобы сразу и "Золото Рейна", и "Валькирии", и "Зигфрид", и "Гибель богов" — такого еще не бывало.
Четыре постановки в оформлении знаменитого сценографа Георгия Цыпина в визуальном смысле мало напоминают ветхий мир германского эпоса и скандинавских саг, мир богов, героев, драконов, русалок, магии и вековечных проклятий, растащенный по романам и романчикам с приходом фэнтези в литературу. Но ведь и сами вагнеровские либретто мало походят на переложение "Старшей Эдды" пополам с "Песнью о Нибелунгах". А как иначе-то: действие "Песни о Нибелунгах" происходит в относительно недавнем и историчном IV веке нашей эры, а у "Эдды" с ее повествованиями о перипетиях существования древнегерманских богов совершенно особые представления о хронологии и историчности. Добавьте душноватую психологию персонажей, которыми движут не то родоплеменные надчеловеческие "страсти роковые", не то вполне человеческие психоаналитические неприятности. И добавьте вагнеровскую концепцию музыкальной драмы, торжествующую на страницах этих четырех толстенных партитур.
Это и должно быть ни на что непохоже, и оттого-то, помимо прочего, ставить "Кольцо" — труд эпически тягостный. Георгий Цыпин и режиссеры постановок (Владимир Мирзоев и Юлия Певзнер) избрали особо трудный подход к вагнеровской общечеловечности: примирить техногенные мифы и легенды постиндустриального общества с живым ощущением первобытности. Получился, по выражению сценографа, мир "бесконечный, примитивно-древний и футуристический, другими словами — вечный".