Проблемы новой экспозиции искусства 1970-1980-х годов в Третьяковке прокомментировал Ъ один из ее кураторов, заведующий отделом новейших течений ГТГ АНДРЕЙ Ъ-ЕРОФЕЕВ.
— На открытии вы сказали, что одна из удач новой экспозиции — то, что она в равной степени не устраивает ее кураторов и зрителей — как поклонников традиционного искусства, так и адептов авангарда.
— Это гораздо лучше, чем если бы она устраивала, скажем, только меня и вызывала активное неприятие моих коллег. Я думаю, что постоянная экспозиция должна быть кураторской, авторской. Но у нас пока нет возможности работать таким образом; мы придумывали ее коллегиально, на ученом совете, совместными усилиями заведующих разными отделами ГТГ, этаким политбюро. Это гораздо лучше, чем то, что было раньше, когда вместо куратора был начальник, единолично решавший, что вешать. Преимущества такого коллективного кураторства в том, что за конечный результат отвечают все и никто не может сказать: опять они там черт-те что у себя понавешали. С другой стороны, такая форма правления порождает некоторую вялость. Из-за многочисленных компромиссов выставка получилась куда беднее, чем это позволяли музейные фонды.
Тормозом выступает прежде всего пресловутый "хороший вкус": не допускается все, что является китчем или игрой с ним, то есть нельзя выставлять ни Зураба Церетели, ни, скажем, Ларису Звездочетову. И потом, само экспонирование чересчур традиционно. Это особенно губительно для концептуализма, где экспонирование становится предметом искусства. А у нас все развешивается одинаково, вкусово: вещи вешаются на стенки по пятну, по композиции зала.
— Правомочно ли выставлять вместе, в едином контексте андерграунд и официальное искусство?
— А почему нет? Выставляют же в парижском музее Орсэ импрессионистов вместе с салонным искусством. Да и современный зритель, привыкший к телевидению или журналам, более подготовлен к эклектичной экспозиции. К тому же мы не валим все в одну кучу. Например, 1970-е у нас жестко разделены на концептуализм, с одной стороны, и "Левый МОСХ" — с другой. А 1980-е уже перемешаны, потому что это было отчасти время "перебежчиков" между авангардом и официозом. Но меня смущает отсутствие внятных комментариев и определений. Салон можно выставить, но нужно назвать его салоном. У нас же классификаторская работа в отношении разрешенного искусства еще не сделана. Меня поражает, что это искусство вообще не оперирует никакими названиями или терминами, кроме "шестидесятников" или "семидесятников", и всячески сопротивляется любому желанию определить его, рассортировать по каким-то тенденциям.
— Почему экспозиция, стоившая таких усилий и компромиссов, так и не станет постоянной?
— Я вообще считаю, что основная экспозиция в музее должна меняться — хотя бы раз в год. Люди, будь то зрители или сами музейщики, привыкают к каким-то вещам, к которым они раньше не были готовы. Например, сейчас, после "Сообщников" (выставка, прошедшая в Третьяковке в феврале.— Ъ), мы дозрели до того, чтобы включить в постоянную экспозицию "Мухоморов" или Георгия Острецова с Георгием Литичевским. Эта выставка — только один из первых шагов в переосмыслении самих принципов нашей постоянной экспозиции. Потом будет конференция "Постоянная экспозиция искусства ХХ века в современном музее", одна из главных проблем которой — как превратить музей авангарда в музей истории искусства ХХ века. А потом мы приступим к полному переосмыслению всей постоянной экспозиции Третьяковской галереи, посвященной ХХ веку. Подготовить принципиально новую экспозицию мы планируем к апрелю следующего года.