В ограниченный прокат вышел фильм Любови Борисовой «Не хороните меня без Ивана», этнографическое роуд-муви по Якутии начала XX века, получившее в прошлом году главный приз I фестиваля авторского кино «Зимний». Фильм рассказывает о дружбе якутского художника русского происхождения Ивана Попова с крестьянином Степаном Бересековым, который страдал летаргией. Основой для визуального ряда картины стали фотографии и рисунки самого Попова, а также предметы якутского быта, которые он собирал по якутским деревням и отправлял в российские и зарубежные музеи,— сюжетным движком фильма как раз и стала одна из таких экспедиций Попова. О феномене якутского кинематографа, представители которого за последние десять лет регулярно побеждают на российских и международных кинофестивалях, а в 2023 году получили номинацию на «Оскар», и его отношении к российскому кино продюсер фильма и директор киностудии «Сахафильм» Сардана Саввина рассказала Константину Шавловскому.
Сардана Саввина
Фото: из личного архива Сарданы Саввиной
Сардана Саввина
Фото: из личного архива Сарданы Саввиной
«Не хороните меня без Ивана» — фильм, основанный на реальной истории. Но неужели дружба якутского крестьянина и русского художника была действительно такой благостной, как она показана в фильме?
Я, кажется, понимаю, о чем ваш вопрос. Сразу скажу, что мы не снимали кино про дружбу народов, его идея возникла из интереса конкретного человека, режиссера Любы Борисовой, к конкретной истории, даже к конкретной исторической личности — художнику Ивану Попову. Фильм делался несколько лет и вышел в очень непростое время, которое, конечно, не могло не поменять акценты в его восприятии. Но исторические факты заключаются в том, что действительно был некто Степан Бересеков, который страдал летаргическим сном, и что известный художник Иван Попов оказался свидетелем его захоронения и спас ему жизнь. После чего Степан обратился к жителям своей деревни с просьбой, чтобы его не хоронили без Ивана. Разумеется, все остальное в их отношениях — это авторский вымысел.
Но в их истории нет конфликта, в отличие от фильма «Нуучча» Владимира Мункуева, который, несмотря на множество призов, так и не вышел в российский прокат. Он описывает почти тот же исторический период и тоже основан на реальной истории — на прозе Вацлава Серошевского, но если сравнить эти фильмы, то контраст между ними бросается в глаза.
По этому же рассказу Серошевского, кстати, на «Сахафильме» в 1999 году уже был снят фильм «Поселенец» Никиты Аржакова, и даже у Балабанова, как вы знаете, в «Кочегаре» есть эта история. Это классическое произведение, снятое в жанре исторической драмы. У меня, конечно, были мысли, что если бы «Не хороните меня без Ивана» вышел бы вместе с «Нууччей», то наши фильмы сравнивали бы и спорили. У нас действительно история скорее светлая, а у Володи — более тяжелая. Но эти взгляды не противоречат, а, по-моему, дополняют друг друга. Благостным, как вы говорите, наш фильм, возможно, получился еще и потому, что мы хотели отдать дань уважения Ивану Попову, у которого в якутской культуре очень светлый образ. Он хотя и русский, но рожден в Якутии, он с рождения говорил на якутском языке. И его герой в то же время — это собирательный образ наших якутских русских, которые сами себя считают больше якутянами.
Как режиссер Дмитрий Давыдов?
Да, вот как Дима Давыдов — он же тоже носитель якутской культуры, и, будучи по национальности русским, он себя идентифицирует как якутянин. К таким людям, как Иван Попов, которые внесли в нашу культуру очень большой вклад, у нас особое, трепетное отношение: это же не казаки типа Дежнева, которые ехали в Якутию в поисках пушнины, золота — и были, скажем так, немилосердны к коренным народам Якутии. Иван Попов из другой волны переселенцев, которые уже много лет здесь жили и ассимилировались. Потом, он был достаточно образованным человеком и своими знаниями охотно делился.
Как раз хотел спросить, ведь к Серошевскому в Якутии отношение двойственное: с одной стороны, он первым описал народ саха, а с другой — он его описал как белый европеец. С Иваном Поповым все по-другому?
Не будем забывать, что Серошевский — это ссыльный, и его пребывание в Якутии было для него не добровольным выбором, а наказанием. И его взгляд и на Российскую империю, и на нашу культуру так или иначе обусловлен этим обстоятельством. У Попова другой, как бы мы сказали сейчас, бэкграунд. И если внимательно посмотреть на фотографии Степана Бересекова, которые сделал Иван Попов, то видно, что человек в кадре улыбается, он позирует, у него нет страха перед камерой, он ей доверяет. Можно сравнить фотографии Попова с другими, сделанными в рамках российских или зарубежных этнографических экспедиций,— там часто лица людей угрюмые, чувствуется напряжение в кадре. Для якутян Попов был и остался своим, они так его и воспринимали.
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Фото: Reflexion Films
Но, несмотря на дружбу, даже в фильме Любы Борисовой отношение Ивана Попову к Степану показано немного сверху вниз, такое доброжелательно-снисходительное.
Этот взгляд меняется на протяжении фильма: если в начале для Ивана обычаи и обряды народа саха представляют сугубо исследовательский интерес, то ближе к финалу его мнение изменится. Он столкнется с тем, что его рациональный ум православного христианина не сможет объяснить.
Как фильм встретили в Якутии?
Очень тепло. Якутский зритель увидел его совсем по-другому, чем российский. То, что для российского зрителя — этнографическая диковинка, для нас — часть нашей культуры. Можно сказать, что у фильма есть вторая сюжетная линия, завязанная на якутских верованиях, на фольклоре, на всем, что связано с олонхо, с шаманизмом. Сейчас, между прочим, у нас вообще период возрождения интереса к олонхо, это наше эпическое наследие, признанное ЮНЕСКО шедевром нематериального культурного наследия. У нас есть молодой Театр Олонхо, где постоянно появляются новые постановки.
Ждать экранизаций?
Да, это мечта многих якутских режиссеров. Это же фэнтези, а сейчас одним из самых востребованных жанров в мире является сказка. И Люба Борисова в своем фильме, как мне кажется, делает первые шаги в этом направлении. Правда, ее интерес скорее исследовательский. И на картине с нами очень активно работали реальные ученые, этнографы, археологи, в кадре фильме можно увидеть настоящие музейные экспонаты, и часть сцен даже снята в музеях.
Я знаю, что мировая премьера «Не хороните меня без Ивана» должна была пройти на фестивале в Торонто.
Да, но в итоге они от фильма отказались из-за наличия господдержки. И потому, что это российское кино.
Якутский кинематограф чувствует себя частью российского?
Формально мы, безусловно, являемся его частью. А с недавних пор мы действительно довольно плотно интегрированы в российскую киноиндустрию, нас берут на российские фестивали, онлайн-платформы очень активно запрашивают у нас фильмы, чего раньше не было. Но готов ли российский зритель смотреть якутское кино? Изначально ведь наше кино было ориентировано именно на якутского зрителя, у которого наши фильмы всегда имели успех, а за пределы региона оно стало выходить относительно недавно. У многих режиссеров и амбиций таких не было. Это кино было малобюджетным, оно потому и окупалось и выходило в плюс.
Помню, когда в 2020 году на «Кинотавре» победило «Пугало» Дмитрия Давыдова, все были ошарашены его бюджетом в 3 млн рублей. В российской индустрии за такие деньги снимались короткометражки.
Да, все так и было. Но до победы «Пугала» мы прошли довольно большой путь продвижения наших фильмов на зарубежные фестивали. Я начала этим заниматься в свое время, потому что мне хотелось, чтобы о якутском кино узнали. У нас был хороший опыт с фильмами Михаила Лукачевского, Сергея Потапова, с фильмом того же Давыдова «Костер на ветру» (2016), потом была «Царь-птица» Эдуарда Новикова, а параллельно были спецпрограммы в Берлине и в Пусане, где нас попросили сделать целую ретроспективу из 12 фильмов. Вообще, история якутского кино началась даже не с кинопроката, как часто все пишут, а с фильмов 1980–1990-х, которые почти все снимались на бетакам и показывались на центральном национальном телевидении. О них почти никто не знает, и мне очень жаль, потому что этот пласт якутского кино очень необычный, они более аутентичные, потому что их авторы не оглядывались на тренды мирового кино, а изобретали свои. Этим они сильно отличаются от того, что сейчас снимают якутские режиссеры, потому что те же Володя Мункуев, Степа Бурнашев или Дима Давыдов — очень насмотренные ребята, они разбираются в том, как устроено современное кино. Но, к счастью для якутских авторов, они могут снимать фестивальное кино, и оно все равно будет востребовано у нашего зрителя. Потому что якутский зритель не делит кино на авторское и зрительское. Просто есть якутское кино — значит, надо сходить и его посмотреть.
Почему в Якутии это так, а в соседней Бурятии подобного не случилось? Я уже не говорю о российской публике в целом, которую много лет нужно было уговаривать обратить внимание на российский фильм.
Мне кажется, это уходит корнями в 1990-е годы, когда в нашей республике был настоящий культурный ренессанс, и частью этого стало основание собственной киностудии «Сахафильм» в 1992 году. Потом, у нас всегда была очень сильная театральная традиция, но в российским кино якутским актерам до сих пор не достается главных ролей. Второй план, эпизод — это максимум. А в якутском кино они звезды.
Правильно ли я понял, что относительно недавний интерес российской индустрии к якутскому кино — следствие его успехов прежде всего на Западе?
Да, у нас была такая тактика. Когда я занималась продвижением, я сначала отправляла наши фильмы на российские фестивали, но их не брали. Нам говорили, что это какая-то самодеятельность. А когда у нас пошли зарубежные успехи, о нас начали писать, ситуация резко изменилась. Помню, когда нас показывали в Берлине, один российский критик написал, что в этом году Берлин не отобрал к участию ни одной российской картины, кроме трех якутских. Так что, возвращаясь к вашему вопросу, мы-то себя считаем частью российского кино, а нас до какого-то времени там за кино не считали. В отличие от Германии или Кореи. В Пусан нас не только позвали с ретроспективой, но даже книгу небольшую издали о якутском кино. Так что первая книга о нас вышла на английском и корейском языках, а на русском ее до сих пор нет. И сейчас, насколько я знаю, в нескольких университетах Европы пишут PhD по якутскому кино, еще не побывав ни разу в Якутии.
Как вам кажется, нет ли в этом интересе экзотизации?
Нет, в Европе же, наоборот, сейчас политика инклюзии, даже секцию Native Берлинале, где мы показывали наше кино, упразднили. Там стремятся к тому, чтобы кинематограф коренных народов участвовал в остальных программах на равных со всеми.
А фильм «Не хороните меня без Ивана» — это не экзотизация народа саха? Со стороны может показаться, что он мало чем отличается от этнографических фильмов, снятых европейцами.
Отвечу: нет. Потому что у нас самих не было возможности снимать такое кино в то время, когда российские режиссеры снимали такое кино про нас. Все, что снято об истории Якутии,— это был взгляд со стороны. Так дайте же и нам возможность самим снять такое кино про себя. Потому что мы как минимум хотим увидеть его на экране.
Но ведь материалы, на которые опирается и «Нуучча», и «Не хороните меня без Ивана» — это как раз взгляд со стороны, что проза ссыльного поляка Серошевского, что фотографии и картины Ивана Попова.
А вы тогда посмотрите «Тыгын Дархан» Никиты Аржакова — там действие происходит в XVII веке, то есть до того, как мы стали частью Российской империи. Это, между прочим, экранизация классика нашей литературы Далана. И очень смелая попытка как раз таки рассказать нашу историю от первого лица. А если бы вы исследовали пласт якутских фильмов 1990-х, вы бы вообще удивились, потому что там почти нет русских героев, сплошь якутские актеры и якутские истории. И только в последние годы начали появляться такие фильмы, как «Айта», «Нуучча» или «Не хороните меня без Ивана», где показаны взаимоотношения якутов с русскими. И если вы заметили, то Иван Попов в фильме Любы Борисовой — скорее проводник по Якутии, а на мир и его красоту мы здесь смотрим не столько его глазами, сколько глазами Степана Бересекова. Если бы эту историю ставил русский режиссер, то оптика, скорее всего, была бы другой.
Нравится ли вам, что в России стали якутский кинематограф стали называть Сахавудом?
Если честно — нет. Это просто игра слов, ироничное сравнение нас с Болливудом. Иронично-снисходительное. Мы себя так никогда не позиционировали.
Почему в якутском кино почти все режиссеры, чьи имена на слуху,— мужчины, а из женщин мы знаем только Любу Борисову?
На самом деле невидимый фронт якутского кино — это как раз таки женщины, которые стоят за мужчинами и помогают им. Но и женщин-режиссеров с каждым годом становится все больше, просто до вас не доходят многие якутские имена. Есть Любовь Борисова, Татьяна Эверстова, Марина Калинина, Марианна Скрыбыкина, скоро дебютирует Инга Шепелева с фильмом «Белый пароход», есть очень крепкие документалистки Светлана Романова, Евгения Арбугаева. Так что наш невидимый фронт постепенно становится видимым — надо просто подождать.
«Не хороните меня без Ивана» в прокате с 26 января
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram