выставка сюрреализм
В Русском музее открылась выставка венгерского художника Эла Казовски. Именно так, в мужском роде, требует называть себя прибывшая в Петербург с выставкой дама. МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ пытался разгадать этот ребус.
Собравшуюся на вернисаже публику гораздо больше, чем живопись Эла Казовски, волновал жгучий вопрос: почему эта обаятельная и жизнерадостная женщина требует именовать себя в мужском роде? По видео крутили записи перформансов, вполне стандартно гомоэротичных: обнаженные эфебы, стянутые путами девушки в горящих шляпах, аура тайного сексуального ритуала. Но скорее художник просто путает карты, петляет, избегая любой жесткой идентификации. И в ее (или, уступим просьбе, его) картинах элемент игры, пряток, сочинительства едва ли не важнее, чем живописная манера.
По стилю то, что делает уроженец Ленинграда, в 14 лет перебравшийся в Венгрию и в 1978 году закончивший Будапештскую академию художеств,— достойный центральноевропейский экспрессионизм, яркий, мрачноватый, декоративный, по-хорошему грубый. Композиции с деревянными или картонными фигурами милых сердцу художника существ, населяющих его полотна, иногда напоминают о работах Жана Дюбюффе. В некоторых картинах улавливаешь воспоминания о пейзажах Сальвадора Дали, избавленных от гладкописи испанца. Но речь идет не о цитировании, а о причастности Эла Казовски к тому крылу сюрреализма, которое с азартом маленьких детей и трагизмом свидетелей всех бед ХХ века выдумывало собственную мифологию, свои пантеоны богов и монстров.
Если у Макса Эрнста был "Лоп-Лоп, повелитель птиц", то живопись Эла Казовски повествует о маленьких радостях и невнятных, но тем более пугающих опасностях, подстерегающих "золотую рыбку", "лебедя", "бродячего зверя". С золотой рыбкой все становится более или менее понятно, когда видишь фотомонтаж "Двухголовая рыбка": сросшиеся торсы двух связанных обнаженных юношей, возлежащих на Дворцовой площади. Для Эла Казовски лебеди и рыбки — маргинальные герои странного театра, напоминающего об историях, которые дети рассказывают на ночь, стараясь сначала напугать, а потом улизнуть из ставшего слишком явственным кошмара, убедить себя, что все в порядке. На вопрос Ъ, кто же, в конце концов, он сам, господин Казовски уверенно ответил: "Бродячий зверь". Зверь, точнее говоря, грустный зверек с треугольной мордой, похожий на волчонка,— действительно главный персонаж картин. Он существует в руинированном, почти пустынном мире: театр, украшенный головами а-ля статуи с картин Джорджо де Кирико, в который он иногда заходит, кажется одиноким свидетельством некогда существовавшей цивилизации.
Он следит за напоминающим мираж "балетом в пустыне", бродит по чистилищу, пугливо восседает на водруженных на горный пик качелях, украшенных обломками статуй, летает на ковре-самолете и завороженно рассматривает танцующую перед ним на столике карманную Коппелию. По отдельности все эти эпизоды саги о звере могут показаться дурашливыми, забавными. Но собранные вместе, они вызывают переживание острого одиночества, бессилия, возможно, последнего обитателя планеты, на которой остались лишь руины, призраки и неведомы зверушки.