Кажется, так часто, как в уходящем году, российский юридический рынок не хоронили еще никогда. Мучительную и бесславную смерть с февраля ему не предрек разве что ленивый. Справедливости ради, поводов для печали действительно хватало.
Выпускающий редактор Юлия Карапетян
Фото: Из личного архива
Выпускающий редактор Юлия Карапетян
Фото: Из личного архива
Во-первых, весной Россию начали массово покидать ильфы (International law firm). В спину уходящим иностранцам неслись упреки о том, какими они были высокомерными снобами (хотя российские коллеги старательно перенимали у них основы профессиональной этики и корпоративной культуры) с их культом бесконечных переработок (который по их примеру старательно пестовался у нас) и англосаксонским правом (без которого, предполагалось, мы играючи обойдемся). Но оказалось, что интересное время, в котором мы все живем, быстро лечит обиды — как и острая конкуренция за оставшихся клиентов, в которой российские юристы весь год не испытывали недостатка. К зиме рынок адаптировался, свыкся с новым положением дел и принялся подводить промежуточные итоги.
Главным итогом стало то, что наш юридический рынок удержался на плаву. И надо отдать ему должное — раз уж он сумел пережить трансформацию девяностых с их беззаконием, правовым хаосом и «дикой» адвокатурой, то должен был устоять и сейчас. Да, без трещин не обошлось, но работа продолжает идти по старым лекалам. Вопреки опасениям, что при массовом уходе иностранных юридических фирм российские компании не справятся с огромными объемами работы, а госкомпании не получат необходимой им экспертизы привычного качества, рульфы справляются, и пока общая картина выглядит вполне удовлетворительно.
Вторым страхом российского рынка было то, что ильфы уйдут не одни и заберут с собой право. Впрочем, о его скорой кончине под грузом политического декаданса давно уже шептались в кулуарах юридических форумов.
Возможно, без англосаксонского права при текущих масштабах его развития бизнесу придется туго. Рассчитывать на то, что молодые юристы смогут в университете освоить основные институты права, касающиеся, например, слияний и поглощений, в их международном значении, не стоит — российская система образования пока дает понимание таких вещей в очень узком объеме.
Но право — категория в некотором смысле бессмертная: однажды родившись, оно обречено жить и в ответ на исторические события видоизменяться. Какие изменения ждут его в России в средне- и долгосрочной перспективе — вопрос открытый, но очень интересный, тем более что история склонна повторяться.
Целых 70 лет страна жила при советской правовой системе, исполненной многочисленных недостатков, но все-таки работавшей. Ее фасадная сторона ужасала — к примеру, в современных учебниках по конституционному праву можно прочитать, что советская Конституция, принятая 5 декабря 1936 года, была, вероятно, самой демократической из всех Конституций тех времен. На бумаге — в то время как в стране происходили события, напоминавшие демократию весьма отдаленно. Но у правовой системы СССР была и фактическая сторона: несмотря на большое идеологическое влияние власти, в ней существовали отдельные школы права, непротиворечивые и согласованные правовые акты, выдающиеся юристы… Право продолжало жить и развиваться даже в государстве, отделенном от внешнего мира. И если страна избежит политической и экономической изоляции, сохранив взаимоотношения с рядом иностранных контрагентов, это будет означать, что она не исчезла из международного контекста, а право не умерло и просто заходит на очередной виток перемен. Также не стоит забывать, что те люди, которым предстоит решать, как именно изменится российская правовая система, начинали жить и работать во времена СССР и их желание скопировать привычные, давно знакомые, работающие экономические модели отчасти понятно. Есть ли у нас основания думать, что правовые модели постигнет иная судьба?
Хотя, какой бы она ни была, необходимость договариваться это не отменяет. Право — инструмент, который следует за экономическими отношениями: в какую сторону переориентируется бизнес, в ту же следом изменится и оно. Юридическое бесправие не может существовать — и поэтому еще поживем.