"Рейган провоцировал нас хлопнуть дверью"

ФОТО: ВАСИЛИЙ ШАПОШНИКОВ
       "Власть" продолжает серию интервью с людьми, которые в годы перестройки формировали внешнюю политику СССР.* Валентин Фалин, заведовавший в те годы международным отделом ЦК КПСС, рассказал корреспонденту "Власти" Марине Калашниковой, как возникло "новое политическое мышление".

"Американцы провели операцию по лишению СССР валюты"
       — Как вы оказались в команде Горбачева?
       — В декабре 1985 года он пригласил меня через Шеварднадзе в свою команду. Сначала я отказывался: "Я доволен своей нынешней работой и менять ее не собираюсь". В январе звонит мне Яковлев: "Валентин, не устал ты отдыхать?" Он имел в виду мою научную работу в Институте США и Канады и в "Известиях". "У меня к тебе просьба. Можешь приехать в Волынское на дачу?" Приезжаю. Оказалось, Яковлев создавал группу, чтобы писать внешнеполитический раздел доклада Горбачева на XXVII съезде. "Пиши все, что ты думаешь: как менять нашу внешнеполитическую доктрину, нашу внешнеполитическую линию по всем направлениям". Я спросил: "Все можно писать и будет рассмотрено?" — "Все можно писать". Я тогда настоял на том, чтобы было положение о Китае. Другой пункт состоял в том, что Рейган провоцирует нас хлопнуть дверью. Но мы ему такого удовольствия не доставим и возьмем курс на доктрину оборонной достаточности. Яковлев сам прошелся по тексту и внес достаточно много. Вот тогда появилось новое политическое мышление.
       — Как формулировалась в тот момент главная задача перестройки во внешней политике?
       — Задача была такая: построить стену между периодом Громыко и новым периодом. И министром назначили Шеварднадзе, который не знал истории вопроса, что из чего следует и что за чем последует. И не хотел знать. Вообще, он не был профессионалом в дипломатии. Вспомните декабриста Лунина, который говорил: "Политика — это такая же профессия, как врач". И особенно внешняя политика.
       — А что собой представлял международный отдел, куда вы попали в разгар перестройки?
       — Меня назначили туда в ноябре 1988 года. Работа строилась по принципу так называемого партнерства. У нас было около 200 партнеров, в большинстве так называемые марксистские — компартии, партии соцориентации. Остальные были буржуазно-демократические, социал-демократические, либеральные. Ко мне почему-то благоволили разные представители иудейского вероисповедания. Просили то помочь московской синагоге, то установить культовые сооружения на территории Украины или Белоруссии. Мне было дано поручение вдвое сократить штаты трех отделов — международного, по связям с соцстранами и по загранкадрам — и сделать из них один. По загранкадрам нужно было обозначить новые положения о порядке оформления анкет и выезда. Был, кстати, принят наш проект выездной анкеты — всего на одной странице. И мы оставили одно только основание отказа — посвященность в секреты, имеющие государственную важность на срок от трех до пяти лет.
       Интересно, что и здесь, скажем, министр иностранных дел Японии Абэ не хотел иметь дело с МИДом, а хотел только со мной лично. Он проговорил со мной тему северных территорий. Вырисовывалась достаточно интересная модель решения, которую я потом предложил Горбачеву использовать, когда в апреле 1991 года он совершал визит в Японию. Горбачев тогда этих предложений не принял, момент был упущен, и все рассыпалось.
       Мое первое предложение как завотделом (и одно из первых столкновений с Шеварднадзе) было об установлении торговых отношений с Южной Кореей. МИД возражал из-за опасности поссориться с КНДР. С помощью Яковлева тогда удалось уломать Шеварднадзе, и он дал, не без санкции Горбачева, заверения руководству КНДР, что наши с ними отношения не будут осложнены. Моя модель была проста: признать статус-кво двух корейских государств так же, как мы признали статус-кво двух германских. Иначе нельзя говорить о нормализации ситуации на Корейском полуострове.
       — А что вы предлагали во внешней политике по отношению к Европе?
       — У меня был такой спор с министром обороны Дмитрием Язовым: "Для чего мы держим 60 000 танков? Будет война в Европе — она будет ядерная. Что нам искать в этой дымящейся ядерной пустыне?" Он говорит: "Знаешь, если честно, я и сам не знаю, для чего. Недавно без предупреждения прилетел ночью в танковый корпус и объявил готовность. Треть танков не завелась". Инерция мышления — скверная штука. Когда у нас не было ядерного оружия или его было мало, самым эффективным средством для преодоления атомных полей после взрыва были танки. Американцы построили минный пояс вдоль восточной границы ФРГ. Через этот минный пояс должны были пройти танки. Наша танковая промышленность выпускала 3000 танков в год, и они были лучшие в мире. Возникала эйфория: где мы впереди планеты всей — в том направлении мы и пойдем.
       — Опубликованы планы оккупации Западного Берлина странами ОВД от 1984 года. Как вы к этому относитесь?
       — Это на случай, если НАТО начнет войну. Там находился крупнейший разведывательный центр США за границей. Через него управлялась вся разведывательно-диверсионная инфраструктура, созданная американцами в ГДР, странах ОВД и частично в западных областях СССР. Это нужно было нейтрализовать в случае войны.
       — Тогда почему в плане предусматривались пункты интернирования враждебных элементов и организация жизни после войны?
       — Вы только не сравнивайте так: у нас было, а у них не было.
       — Но у НАТО была оборонительная стратегия в Европе.
       — Не говорите нелепостей. Стратегия НАТО была изначально наступательной, никогда она не была оборонительной. Что — американцы будут ждать, пока мы по ним нанесем удар? На этот счет были документы, полученные нашими гэдээровскими друзьями.
       — Получается, что в 1985 году мы стоим в Европе, все знаем о противнике и сильны как никогда. А через пару лет стремительно бежим оттуда. Что случилось?
       — Из Европы бежали по другой причине. Агония СССР началась еще во второй половине 1970-х годов. Президент Картер запустил тогда в Америке 12 новых военных программ, мы ответили чем-то похожим у себя. А у нас были неурожаи и прочее. Потом в 1983-1985 годах американцы провели стратегическую операцию по лишению Советского Союза валютных средств. Они добились того, что цены на нефть упали до $5-6 за баррель. А наша себестоимость была $11-14. Началось быстрое скатывание в ту ситуацию, которая потребовала появления Горбачева. Но пришел он без всякой программы и конкретной мысли. Благодаря правлению Горбачева страна попала в такую замазку, когда не на что было покупать продовольствие. Он разбазарил все золотые запасы. Одним словом, что касается внешних предпосылок кризиса, это было преднамеренно. А что касается внутренних, была элементарная неграмотность. В результате перестройку финансировать было нечем.
       
"То, что реально планировалось,— расколоть компартию"
       — Лозунг ускорения был снят из-за падения цен на нефть?
       — Отчасти. Поскольку тягаться с Западом на равных больше не было сил, Горбачев поставил вопрос об изменениях в оборонной промышленности, а для этого необходимо было пересмотреть внешнеполитическую доктрину. Так появилось "новое политическое мышление".
       — Но советский народ мог терпеть бескормицу бесконечно. А руководителям и так хватало.
       — Все эти шаблоны про номенклатуру ни к чему. Может, злоупотребления и были. Но это была группа в несколько сотен человек на весь Советский Союз. Я работал в МИДе, и у меня не было ни одного нормального отпуска. Я узнал, что там есть охотничье хозяйство, когда уже ушел оттуда. Кто-то пользовался, а кто-то не пользовался.
       — Что же толкало Горбачева на экстремальные решения?
       — Горбачев считал, что самое главное достоинство политика — это импровизация. Что не нужно иметь систему, программу, когда приходишь к власти. Послушал совет Лигачева или чей-то еще, скажем, по антиалкогольной кампании, и мы лишились не только доходов от нефти, но и налоговых доходов от продажи водки и вин. Более того, под это разрушили свои виноградники и винное хозяйство. Вывели самогоноварение из деревни в города. Не учитывался ни американский опыт, ни наш собственный, хотя он был положительный, когда Николай II ввел в 1914 году сухой закон.
       А в международных делах Горбачев был готов отдать полцарства за коня. Поэтому и попросил у канцлера Коля дать кредит в 4,5 млрд марок — иначе, дескать, нечем будет завтра кормить народ: "Если вы мне дадите этот кредит, то получите все, что вы хотите". Это объясняет и тогдашнюю капитуляцию в Архызе на встрече с Колем в 1990 году. Капитуляцию за спиной наших партнеров по Варшавскому договору.
       Он раздражался по поводу недооценки своих действий Западом. Как-то он пригласил Язова, Крючкова, Шеварднадзе, начальника Генштаба и разразился такой тирадой: "Вот мы сокращаем дивизии, сокращаем нашу группировку с 1987 года в ГДР, проводим другие мероприятия, и все равно западная печать и государственные деятели называют экспансионистами, потенциальными агрессорами и так далее. Несуразность какая. Вот американцы если что-то делают — так это обязательно в интересах мира и оборонительной концепции НАТО".
       — С кем в окружении Горбачева вам приходилось общаться по международным делам?
       — Несомненно, умными были у него помощники Шахназаров и Черняев. Но у них был такой занос: сдавать все, что можно сдать, если за это будет хоть какая-то минимальная компенсация. Шахназаров на заседании кризисного штаба, который был создан после падения стены в Германии, как-то сказал: "На нынешнем военно-техническом уровне блоки потеряли свое значение. Поэтому будет ГДР в составе НАТО или не будет — это роли не играет". Я этот тезис продолжил: "Тогда пусть и ФРГ выходит из НАТО, если это не играет никакой роли". Шахназаров был также главным теоретиком в области создания политструктур. Но квинтэссенцией его идей было следующее: цена свободы — развал Советского Союза.
       — Вы пытались с этим спорить?
       — Шахназаров, Черняев, Яковлев, зная мою позицию, меня никогда в подробности не посвящали, особенно в то, что реально планировалось,— расколоть компартию и создать социал-демократическую. Однажды я обратил внимание Яковлева на то, что некоторые тезисы в выступлении Горбачева насчет социал-демократической партии на самом деле перекликаются с теми, что мы находим у Троцкого. Яковлев на это сказал: "Меня это ни в коей мере не смущает".
       — Говорят, что поначалу Горбачев хотел использовать социал-демократическую идею для того, чтобы утвердиться в Европе не военными, а политическими средствами.
       — Насчет социал-демократической идеи он все колебался, стать ли ему левым христианским демократом или социал-демократом. Я объяснял это так: он все ищет, кого следующего предать. К 1990 году социал-демократия стала ему уже до лампочки.
       — Военные утверждают, что политические решения разрабатывались исключительно в ЦК, они же только выполняли волю партии.
       — Идеи военных рассматривались в таком узком составе, что нас в международном отделе в них не посвящали. Они выходили напрямую на генсека. Иногда он меня приглашал на такое обсуждение. Была еще комиссия Зайкова, на которой рассматривалось, как выполняются директивы ЦК и Совета Безопасности на переговорах с американцами по контролю над вооружениями. На этой комиссии проходили очень горячие споры, особенно между Генштабом, когда его начальником стал Моисеев, и Шеварднадзе. Моисеев говорил так: "Если эта позиция будет утверждена как позиция правительства, Генштаб снимает с себя ответственность за обеспечение обороны страны". Шеварднадзе на это отвечал: "Если будет принята позиция Министерства обороны, то пусть оно и ведет переговоры с американцами". И начинались неимоверные усилия, как соединить несоединимое и донести до Горбачева. Докладывалось, что в таком-то вопросе МИД отошел от директив — пообещал американцам больше, чем это соответствует нашим интересам. Обычная реакция Горбачева была: "Конечно, это не очень хорошо, когда министр иностранных дел позволяет себе такие вольности. Но слово не воробей — оно уже вылетело, назад рулить трудно. Я ему сделаю внушение, что нужно строже выполнять".
       — Как вы объясняете такую мягкость?
       — Когда Ахромеев и я уходили в отпуск в июле 1991 года, он сказал: "Я раньше думал, Горбачев поступает так в вопросах контроля над вооружениями и нашего одностороннего разоружения, потому что он не понимает проблемы. Сейчас я убеждаюсь в том, что он разрушает наш оборонный потенциал сознательно".
       — Говорят, что Маргарет Тэтчер симпатизировала Горбачеву и он во многом соглашался с ее взглядами. Это влияло на его линию в международных делах?
       — Тэтчер он ценил высоко, но соглашался с ней лишь до конца 1989 года. Тэтчер считала, что Горбачев совершает громадную ошибку, идя на поводу у Коля в германском вопросе. И это нарушает национальные интересы Великобритании. Она предлагала Горбачеву, так же как и Миттеран, координировать усилия трех стран, для того чтобы модель объединения Германии соответствовала интересам трех держав. Чтобы была конфедерация, позволявшая оставить ФРГ в НАТО, а ГДР — в Варшавском договоре. С 1990 года Горбачев стал принимать кого угодно — американских школьников, американских церковников, американских же педагогов. Но он не принял ни Брандта, ни главу Социнтерна Киннока. Потому что социал-демократы были противовесом его контактам с Колем. А в значительной мере по рекомендации посла Квицинского он делал односторонний выбор. Так было устроено у него безальтернативное мышление. Он замкнулся на Коля, которого считал наиболее солидным политиком, хотя тот сравнивал его с Геббельсом в свое время. И никакие аргументы здесь на Горбачева не действовали.
       
"Путча не было. Это была инсценировка"
       — К чьему мнению Горбачев прислушивался?
       — Горбачев считал, что у перестройки должен быть один архитектор, поэтому даже премьера Рыжкова слушать вообще не следует. Рыжков на Политбюро в моем присутствии часто возражал: "Мы не можем брать на себя дополнительные обязательства. Нельзя безоглядно печатать деньги и продавать золото". Горбачев неизменно настаивал на своем: "Николай, у меня просьба, поддержи в последний раз. Нам это критически нужно, чтобы переломить спад настроения населения, которое попало в трудную ситуацию со снабжением". Предложение Рыжкова о повышении цен с компенсацией повышением зарплаты Горбачев тоже отверг. Причем была намеренно допущена утечка информации. Иностранные "голоса" объявили, что предстоит повышение цен на мясо, масло и прочее. И у нас в течение нескольких месяцев раскупили товары на два-три года вперед. Моя мать купила стирального порошка столько, что ее внучка до сих пор им стирает.
       — Для чего и кому понадобился путч?
       — Да путча не было. Это была инсценировка. Перед отъездом в отпуск Горбачев дал указание готовить чрезвычайные меры, проработать модели. Хотя обсуждались они очень долго. Я говорил на Политбюро еще в декабре 1990 года: "Горбачев сам характеризует нынешнее положение в стране как чрезвычайное. На экономически чрезвычайное положение должен быть экономически чрезвычайный ответ. Я говорю о необходимости принятия определенных мер, которые могли бы переломить ситуацию". Нужно было вводить контроль за ценами. Не программу "500 дней" проводить, а демонополизацию.
       — Если это была инсценировка, то какие цели она преследовала?
       — Была запланирована такая же демонстрация силы, какая проводилась еще в феврале 1991 года. Тогда танки не имели боезарядов, у солдат с автоматами не было патронов. Это было предупреждение для тех, кто собирался расчленять Советский Союз. Ельцин хотел использовать новоогаревский договор, чтобы предпринять следующий шаг — фактически превратить СССР в подобие конфедерации. Верховной власти во главе с Горбачевым отводились представительские функции, а реально будут править царь Борис в Москве и цари в республиках. Аргумент у Ельцина был такой: "Россия перестанет быть дойной коровой для всех остальных, и мы займемся сами собой".
       — То есть с помощью ГКЧП собирались попугать Запад и собственных сепаратистов?
       — Собирались выбить почву у тех, кто использовал переговоры в Новоогареве как ширму для сепаратистских действий. Поставить этих людей на место, наверное, кого-то сместить. Но в итоге зашли слишком далеко — появились проекты изолирования, если окажут сопротивление.
       — Какое участие в разработке всего этого принимал ЦК?
       — От ЦК там был один Шейнин. Никто из членов Политбюро, включая Ивашко, не знал об этом. В ночь на 19 августа дежурному по ЦК было поручено вскрыть пакет, где он был информирован, что предстоит на следующий день. Из заведующих отделами был в курсе только Кручина. Я был на даче. Пришел сосед, генерал КГБ Кеворков, и говорит: "Чем ты тут в саду занимаешься? В Москву введены войска". У меня на даче телефона не было, привилегиями я не пользовался. Когда водитель приехал, в машину позвонили, что меня вызывают в ЦК. Там я спросил Шейнина: "Что за оперетту вы развели? ТАСС у вас не под контролем, Гостелерадио — тоже. Или вы хотите стать мучениками, а мы вроде как оппортунисты?" Он говорит: "Ты задаешь вопросы, на которые пока не получишь ответа". Я ему: "Такие вещи разве так готовятся, если уж надо было их готовить?" Шейнин: "Жаль, мы тебя в команду не взяли". Он до сих пор на меня в обиде, что я не поддержал ГКЧП.
       — В какой момент Горбачев почувствовал, что надо дистанцироваться от путчистов?
       — Когда на Горбачева вышли 17-18 августа с докладом — все готово, надо действовать, то Горбачев сказал: "Валяйте, делайте что хотите. Я больше в ваши игры не играю". Горбачев просто-напросто струсил. Или понял, что вся команда какая-то чудная получилась, бутафорская. Янаев, скажем, еще более горький алкоголик, чем Павлов.
       
       Валентин Фалин родился 3 апреля 1926 в Ленинграде. По окончании МГИМО в 1950 — референт в советской контрольной комиссии в Берлине. В 1951-1958 работал в комитете информации при МИД СССР, в 1958-1959 — в отделе международной информации ЦК КПСС, в 1959-1978 — в МИД СССР. В 1966-1968 возглавлял 2-й европейский отдел МИДа, занимавшийся проблемами стран Британского Содружества. Со второй половины 1968 возглавил 3-й европейский отдел, занимавшийся германской проблематикой. В 1971-1978 — посол в ФРГ. В 1978-1982 — первый заместитель заведующего отделом внешнеполитической пропаганды ЦК КПСС. В 1982-1986 — политический обозреватель в газете "Известия". В 1986-1988 возглавлял АПН. В 1988-1991 — заведующий международным отделом ЦК, избран секретарем ЦК КПСС. В 1992-1999 работал в Германии в Институте по проблемам безопасности и разоружения, Гамбургском университете и Гамбургской высшей школе экономики и политики. В настоящее время — профессор Академии госслужбы при администрации президента РФ.
       
*Интервью с Александром Яковлевым см. в #8, с Олегом Гриневским — в #9, с Георгием Корниенко — в #10, с Дмитрием Язовым — в #11, с Матвеем Бурлаковым — в #12, с Владимиром Лобовым — в #13.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...