премьера кино
На московские экраны вышел фильм испанского режиссера Алехандро Аменабара "Море внутри" (Mar Adentro), удостоенный "Оскара" как лучший иностранный фильм. Он основан на биографии реального парализованного мужчины Рамона Сампедро, тридцать лет отстаивавшего право на эвтаназию. Душещипательности тематики картина и обязана своей наградой — скорее, чем художественным достоинствам, которых ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА почти и не обнаружила.
Впрочем, бояться идти на "Море внутри" из-за того, что он вас слишком глубоко тронет и повергнет в депрессию, тоже не стоит. 36-летний Хавьер Бардем, загримированный с учетом десятков лет, проведенных героем в полной неподвижности, не применяет никаких болевых актерских приемов, призванных разжалобить зрителя. У его Рамона Сампедро доброжелательное лицо вполне довольного жизнью человека, которому для полного счастья не хватает лишь одного — чтобы ему позволили умереть.
Будучи абсолютно обездвижен физически, улыбчивый паралитик проявляет недюжинную умственную активность, благо свободного времени для размышлений у него хоть отбавляй. С особым удовольствием и воодушевлением он думает о смерти, продуцируя самурайские афоризмы типа "Смерть всегда с нами, это часть нашей жизни" или негодуя из-за недальновидности здоровых людишек, собирающихся еще некоторое время пожить: "Неужели я один думаю о смерти?" Кроме того, он наблюдает за поведением опекающих его родственников (старшего брата, его жены и их сына-тинейджера) и периодически учит их чуткости с интонациями человека, не зря пролежавшего тридцать лет на одном месте, а успевшего за это время понять решительно все и олицетворяющего мудрость в последней инстанции.
Рамон Сампедро считает, что живет в аду, и по мере сил старается, чтобы окружающие его люди тоже почувствовали, что такое сущий ад. Они же с молчаливой покорностью принимают все его выходки пресытившегося неподвижной жизнью инвалида, не щадящего и совершенно посторонних людей. Например, живущую по соседству фабричную девушку, заезжающую однажды подбодрить сеньора Сампедро добрым словом и получающую в ответ гневную отповедь: "Вы несчастная женщина, просыпающаяся с надеждой, что ваша жизнь когда-нибудь обретет смысл!" Приехавшего поговорить с ним иезуитского священника, тоже полностью парализованного, он попрекает сожженными на кострах инквизиции. В общем, каждого имевшего неосторожность вступить с ним в дискуссию герой старается припечатать побольнее, зная, что никто не осмелится возразить ему примерно следующее: "А где же была твоя мудрость, когда ты прыгнул вниз головой со скалы во время отлива и сломал себе шею?"
Роковой прыжок, после которого молодой еще герой умиротворенно покачивается на волнах лицом вниз, показан в фильме несколько раз и наводит на сильные подозрения: как мог моряк, судовой механик, перепутать прилив с отливом и грянуться головой о морское дно в хорошо знакомом ему месте? "Я отвлекся, думал о другом",— неубедительно объясняет Рамон свою ошибку, которая по ходу фильма все менее представляется несчастным случаем, а все более — намеренной попыткой неудавшегося суицида. "Я должен был умереть тогда!" — постоянно причитает герой, но так и не сознается, что хотел умереть, потому что это означало бы взять на себя ответственность, которую он теперь стремится переложить на кого-то, кому придется его убить.
За то, чтобы это убийство было санкционировано если не с этической, то хотя бы с юридической точки зрения, помогает бороться Рамону женщина-адвокат с протезом ноги и какой-то прогрессирующей болезнью. С логикой героя, считающего, что здоровый адвокат не поймет в должной мере его мотивов, трудно не согласиться. Однако когда между медленно угасающим адвокатом и рвущимся поскорее угаснуть клиентом завязывается роман и они то гуляют во сне по берегу моря под арию из "Тристана и Изольды", а то целуются — он на кровати, она в инвалидной коляске, все это принимает слишком голливудский оборот. Сомнительная в смысле достоверности любовная линия размывает подлинность жизнеописания Рамона Сампедро, отказавшегося понимать, что жизнь — не подарок, который в любой момент можно отослать обратно, а обязанность, от которой никого не освобождает невозможность собственноручно почесать в затылке или пробежаться босиком по росе.