В берлинском Музее кино проходит выставка к 80-летию Вернера Херцога. На ней побывал Андрей Плахов.
На съемках «Фицкарральдо» Вернер Херцог заставлял таскать корабль из одного притока Амазонки в другой
Фото: Werner Herzog Film / Deutsche Kinemathek
На съемках «Фицкарральдо» Вернер Херцог заставлял таскать корабль из одного притока Амазонки в другой
Фото: Werner Herzog Film / Deutsche Kinemathek
Херцог — один из главных режиссеров «нового немецкого кино» 1970-х годов. И в то же время он одиночка, идущий собственным путем, вызывающий, с одной стороны, уважение и восхищение, с другой — отчуждение своими экстремальными поступками и чудачествами. Он родился и вырос в Баварии, с детства был молчалив, вспыльчив, лишен чувства юмора и нелегок в общении — это видно по представленным на выставке семейным фотографиям.
География съемочных маршрутов Херцога впечатляет: от Австралии до Мексики и Никарагуа, от Ирландии до Центральной Африки, от Индии до Аляски, от Сахары до Сибири. Чего там только не происходило! Херцога и его сотрудников арестовывали, им угрожали, их шантажировали и даже делали заложниками военных переворотов. Они становились жертвами экзотических болезней, авиакатастроф и пожаров. На выставке можно увидеть много фотосвидетельств этих приключений; в последние десятилетия ими занимается жена режиссера, фотограф Лена Херцог, русская по происхождению. Представлены и книги о герое выставки; среди них изданный по-русски «Путеводитель растерянных».
Херцога издавна принято, особенно в Германии, подвергать критике, осуждать за бессердечный фанатизм на съемках. Все превзошла авантюра с фильмом «Фицкарральдо» (1982), которая почти продублировала его сюжетную интригу. Подобно тому, как Фицкарральдо (Клаус Кински, любимый артист Херцога) совершал немыслимые безумства в своем стремлении построить театр и сыграть оперу в девственном бразильском лесу, Херцог маниакально развертывал грандиозную экспедицию в джунглях, во время которой, например, сотни индейцев на руках перетаскивали корабль из одного притока Амазонки в другой. После премьеры этой картины Херцог сказал: «Мое место в сумасшедшем доме, а не в кино». Этот беспрецедентный опыт вошел в историю киноискусства и киноиндустрии, стал легендой постмодернистской культуры.
Экстраординарность режиссера привела к появлению чуть ли не десятка документальных лент о нем, его экспедициях и методах работы, которые обросли легендами. Одна из легенд гласит, что Херцог во время очередных съемок закрыл своим телом загоревшегося лилипута. А после другого опасного инцидента дал обет в случае благополучного завершения съемок прыгнуть перед камерой на кактус высотой в семь футов. И сделал это: защитив глаза мотоциклетными очками, разбежался и прыгнул, пронзив свое тело колючками.
Херцог уехал в далекие страны, чтобы парадоксальным образом остаться самым немецким из режиссеров. Доказательством стал поставленный им «Носферату — призрак ночи» (1979) — ремейк классического фильма Мурнау. Но связь Херцога с немецкой культурой идет гораздо дальше экспрессионизма и проникает в глубь веков — к Грюневальду и музыке позднего Средневековья. Многое роднит режиссера и с Каспаром Давидом Фридрихом, открывшим трагизм в пейзажной живописи, видевшим в ландшафте способ исповеди. Тот же пиетет по отношению к природе, способность раствориться в ней без остатка, умение раскрыть метафизический смысл самых реальных природных «мизансцен» отличают картины Херцога — последнего мистика и трагика. И, без юбилейных преувеличений, последнего живого гения немецкого кино. Ему и его группе приходилось порой ждать много часов, даже дней, чтобы зафиксировать краткий момент, когда рассеиваются облака и обнажается вершина горы. И он как никто имел основания заявить: «Да, я режиссирую поведение животных и имею смелость утверждать, что срежиссировать можно и ландшафт».
В кинематографе Вернера Херцога различимы два основных сюжета, два архетипа, два героя. Первый — воитель, миссионер и мессианец; маньяк, одержимый параноидальной idee fixе — таков конкистадор Лопе де Агирре («Агирре, гнев Божий», 1972), таков Фицкарральдо. Второй герой — юродивый, пророк, божественный безумец, пытающийся выразить самого себя и свое одиночество. Таков найденыш Каспар Хаузер из фильма «Каждый за себя, и Бог против всех» (1974). Этот тип героя сопровождает Херцога и в дальнейшем: отверженный, аутсайдер, абориген, пария, уродец, карлик, даже вампир. В жизни воплощением первого типа героя стал Клаус Кински. Воплощением второго — сыгравший в нескольких фильмах режиссера Бруно С., аноним, в детстве лишившийся речи из-за материнских побоев, прошедший через тюрьму и психушку и обретший некий социальный статус лишь благодаря Херцогу как Неизвестный солдат кинематографа.
Кинематограф Вернера Херцога — это культ отрицания посредственности. И среди прочих его персонажей — дикарей, самозванцев, демиургов, вампиров — вполне можно представить, скажем, Ницше. Или даже Гитлера. Именно это и было истинной причиной того, что Херцога не до конца принимали в Германии, опасаясь той варварской энергии и одержимости, с какой он искал последних приключений и подвигов во все менее загадочном мире.
В последнее время поводов для критики Херцога прибавилось. Берлинская выставка получилась довольно скромной в интеллектуальном смысле, зато с оглядками на новую этику. Например, режиссер нередко использовал для съемок лилипутов или других необычных людей. Снимал он и аборигенов Южной Америки и Австралии. Отвечают ли классические фильмы Херцога принципам инклюзивности и постколониальному дискурсу? Эти вопросы несколько трусовато поставлены кураторами будто бы из желания соответствовать и опасения прослыть несовременными. Ни ответов, ни полноценной дискуссии выставка не предлагает, но на всякий случай сообщает об этих вопросах посетителям в комментариях к экспонатам.