Музыкант, художник, режиссер, писатель Андрей Кагадеев встречает нас в своей мастерской и музыкальной студии на первом этаже бывшего доходного дома розового цвета в Гавани. Вокруг — картины хозяина, а также Кирилла Миллера и Григория Грязнова, афиши «НОМа» и The Residents. В мастерской немного не хватает черного кота Рыльцева. Из галереи «Свиное рыло» Андрей Кагадеев забрал его себе домой. Теперь Рыльцев настоящий домашний кот и лето проводит на балконе, а не в запертом помещении с закрытыми окнами.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков / купить фото
— На днях у «НОМа» вышел альбом «Воздух общий». Сегодня на «Яндекс.Музыке» открываю его: оказалось, направление отличается от предыдущих, где был «русский рок». Смотрите...
— Иностранный рок. Вот те раз. Иноагентский, что ли, под влиянием? Это интересно. Робот присваивает название или чей-то инициативный мозг? (Позже «Яндекс.Музыка» изменила в описании музыкальное направление на «русский рок».— «Ъ-СПб».)
— О названии альбома. В текстах я этого словосочетания, «Воздух общий», не увидел.
— Название я могу проиллюстрировать шуткой советских школьников. Один ставит локоть на парту. Другой: «Убери руку!» А тот ему: «Воздух общий! Имею право». Или, если говорить более серьезно, можно повторить старинную мудрость про то, что церковные перегородки до неба не доходят.
Это третий наш альбом, где музыкальный продюсер Алексей Зубков. Здесь, в этой студии, мы его сочиняли и записывали. Успели сочинить до того, как снежным комом покатились все эти перемены, а записывали и сводили буквально до недавних дней. Сейчас Алексей в Финляндии. Как и его ближайший друг и коллега Артём Зенёв, который тоже играет у нас на гитаре. Я хотел присоединиться к их небольшой музыкальной базе вместе с нашей барабанщицей Валентиной Векшиной (она живет в Таллине).
Мы собирались порепетировать там три дня, позаписываться и выступить в трех городах. На удивление, в клубах и у публики там есть интерес. Организаторы концертов ведут себя как нормальные альтернативщики, которые понимают, что связи не должны прерываться, они нас объединяют и помогают оставаться людьми. Штаб группы сместился бы в соседнюю страну. Но там меня не хотят видеть.
23 октября я переночевал на финской границе. Офицер мне сказал, что он, капрал такой-то, согласно постановлению их, кажется, премьерши, принимает решение, что ваша рок-музыка нам сейчас не нужна. Я просидел в ожидании попутчика часов пять на пустой границе и дождался бывшего лесника. Финн Юка, спасибо ему, ехал на своем раздолбанном внедорожнике в Выборг, где дешевле бензин и запчасти.
Понятно, что балтийские страны отгородились от нас. Но я предполагал, что в Финляндии как части европейской культуры должны понимать, как существует альтернативный рок. Я помню, как Бликса Баргельд из Einstuerzende Neubauten говорил на концерте в Хельсинки: «Лет двадцать назад мы выступали здесь в сквоте, на заброшенном заводе». Там эти клубы и сквоты остались. Альтернативная культура сформировалась. И она не имеет отношения к политике. Я понимаю, что они ограничили туризм. Но у меня-то были все бумаги, что я еду на концерты в Хельсинки, Таллин и Ригу. Так что такой запрет мне кажется обратным лицом фашизма, который в таких проявлениях одинаков. Очень быстро начинают недоброжелательно реагировать, мол, мне плевать на твою гитару, на то, что ты едешь музыку записывать и играть. Нет, ты русский, а таких нам сейчас не надо.
— Завтра все может измениться.
— Когда мы встречали новый 2022 год, то не знали, что так произойдет. Может быть, за исключением каких-то бенефициаров, приближенных, некоторых исполнителей. Я в таких условиях, когда можно что-то делать или говорить только по указке ведомства, никогда не жил и не собирался. Получается так: вам спустили указание, вы его согласовали и выполнили. Какой тут может быть рок-н-ролл? Группа «НОМ» и возникла в 1988 году, когда уже отменили статьи, например, за тунеядство, за гомосексуализм, и вообще появились обычные гражданские свободы. В других условиях группа «НОМ» не существовала, и я не знаю, как сейчас сочинять и работать.
Вдобавок многие музыканты — люди призывного возраста, хотя бы с их точки зрения. А в нашей группе остались пенсионеры — я да Николай Гусев. Ему 65 лет, мне 61. И глаз один не видит, и здоровье никудышное. Хотя я, как-никак, старший лейтенант запаса. И Александру Ливеру 58. Ну, он в Женеве.
Give Peace a Chance
— Александр Ливер описал ситуацию в женевской опере: «Помалкивают в тряпочку, потому что настроения простых работников отличаются от того, что говорят по радио».
— Летом я видел, что в Европе все завешено украинскими флагами. Народ на концерты украинских групп ходил, это было модно. На русские группы спроса не было, зато любые украинские нарасхват. Хотя в октябре концерт Олега Скрипки в Кельне запретила немецкая антифа.
— А Noize MC и Борис Гребенщиков играют.
— Ну да, под флажком. Но нет движения за мир. Это выглядит так: «Нам тут не дают заработать, так мы там заработаем». У меня это должно вызывать уважение, что ли? Люди все уже немолодые, а все чего-то гребут. Ну квартиру в Лондоне купят, и что теперь. И все?
И когда какой-то протестный панк устраивает политинформации про то, как он всем зубы выбьет и сейчас будет всем эгегей, а потом оказывается в Таллине и набирает там музыкантов, которых потом для гастролей в Нью-Йорк не берет… Это, наверное, стыдно: все же ты музыкант. Джон Леннон с женой уважение своими мирными акциями вызывает, а такое — нет.
— И музыканты разобщены, даже если выступали раньше на одной рок-клубовской сцене. Андрей Решетин (экс-«Аквариум») едет в одну сторону, а Михаил Борзыкин («Телевизор»), который пел «Ты прости нас, Украина»,— в другую.
— У меня возникает вопрос, насколько это все честно было, если вчера ты так пел, а сегодня молчишь, но зато, как будто, получаешь вид на жительство где-нибудь в Стокгольме. Искусство не должно быть продажным. Я сейчас дочитываю «KGBT+» Виктора Пелевина, там так и написано: «Нечестное искусство смердит». А некоторые за деньги готовы и на то, и на другое. И нашим, и вашим.
И мы с песней «Пока не поздно», наверное, повторяли то же, что делали Джон Леннон, The Doors, Jefferson Airplane, Creedence Clearwater Revival. Чтобы даже мысли не было о том, что с этими людьми можно договориться. Мы рок-музыканты. Give Peace a Chance. И это даже не обсуждается. Но не получилось. И стало стыдно и неприятно.
Можно сказать, тогда высказался творчески только Максим Покровский. Правда, он из Нью-Йорка свои призывы делал. Вообще, где сейчас уважаемые музыканты? Где Shortparis? В Латвии, в Риге они сидят. Где отличная новая группа из Москвы The OMY? В Сербии. Митя Храмцов («Добраночь») — сначала отправился в Стамбул, потом в Германию.
— В вашей книге «НОМ. Хроники драматического идиотизма» описано, как вы с художником Николаем Копейкиным хотели уехать.
— Люди рассматривают какие-то варианты для своего жизненного комфорта. Еще во времена Эдуарда Лимонова такое было. Ему никто не мешал жить в Москве. Но он хотел не шить брюки, а печататься. Лимонову этого не давали, и он уехал, чтобы сначала стать грузчиком, а потом получить возможность публиковаться. В Париже в 1990-е вокруг Алексея Хвостенко я видел компанию из эмигрантов. Основной костяк группы «Воплi Вiдоплясова» там был в таких же условиях. Мы с ними выпиваем, а Александр Пипа уходит, ему в семь утра на работу, на какое-то химическое предприятие, ядовитое: надо зарабатывать.
У нас Александр Ливер так же сдернул в 1990-е к подружке-француженке. И никто его не гнал. Можно было поехать, чтобы там грузчиком работать, но зато полно колбасы в магазине. А тут талоны на водку. В итоге мы с Копейкиным все же не уехали. Его теща, этническая немка, эту затею не поддержала.
«Воздух общий»
— От первой же песни в альбоме, когда Варвара Зверькова в «Аzбуке» пропевает самые простые слова, слушатель может вздрогнуть.
— Славные времена наступили, когда безобидные слова «буча», «брат», «Володя», «Михал Иваныч» вызывают страх. Прямо Гашек. Помните, трактирщика арестовали, за то, что он сказал: «Подождите минуточку, вот только доиграют “Гей, славяне”».
— Вы уже показывали свое отношение к политике песней «Считалка» с цитатой из «Швейка» про надпись на стене цейхгауза.
— А в «Аzбуке» игра со смыслами, и где-то их не подразумевали. Музыка — как в песне «Do-Re-Mi» из мюзикла «Звуки музыки». Ее же переделывали наши старшие словенские товарищи из группы Laibach в альбоме «The Sound of Music». Там это гамма, а у нас — «Аzбука».
— Песня в стиле Laibach почти всегда бывает с хором.
— В хоре у нас сейчас две певицы: Варвара Зверькова и Ольга Зубкова. Ольга перебралась в Москву, и с ее подачи мы привлекли Ивана Гуськова. Он пел в группе «Рабфак» и исполняет партию Иуды в рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда» театра Стаса Намина.
Понятно, что и Александр Ливер — оперный работник. Плюс мы с Николаем Гусевым и «Федул Жадный». И другие профи, с финским музыкальным образованием: Алексей Зубков и Артём Зенёв.
— Из книги про «НОМ» можно понять, что профи становятся не только благодаря образованию. Есть разница между «НОМом» в 1988 году и в середине 1990-х, после европейских гастролей.
— Так и существует рок-н-ролл во всем мире: эти travelling-группы, которые из Англии, например, едут по Германии, для практики. Мы, бывало, играли в каком-нибудь сквоте, три группы, а народу в зале чуть больше, чем на сцене. И никому в голову не приходило, что не надо выступать друг для друга. Вечером собрались, уехали, и на следующий день снова где-то играем. Это практика, концерт — тоже репетиция. Когда перестаешь следить за пальцами, головой думать, а просто спокойно играешь — вот тут-то группа и рождается. Почему западные группы на порядок отличаются? Потому что они дико много играют. Сейчас смотришь на ранние концерты Yes, King Crimson и видишь подтверждение этому.
— The Beatles так сыгрались, когда каждый вечер выходили на сцену в Гамбурге.
— Вот, да, их пригласили на гастроли, и они выступали по контракту — и научились играть. У нас, начиная с рок-клуба, все не так было устроено. Как школьный ансамбль: раз в месяц соберутся, напьются, сыграют, а потом полгода обсуждают. Когда все идет как надо, то концертов должно быть 90 процентов, а обсуждений с портвейном — один.
— Некоторые ваши новые песни, как и во времена Рок-клуба, это сатирические зарисовки соотечественников.
— И весь альбом — как музыкальный сборник рассказов а-ля Зощенко. Там все какие-то... уроды. Как герои «Машинки», «Песенки про мужчин», и «Эмигрант сонг», где «эмигрантское чмо». Я, когда с такими сталкиваюсь, понимаю, что у людей в голове мусор. Они хоть и учились в советской школе, где были Толстой, Достоевский, Салтыков-Щедрин, но ничего не поняли. А еще оказалось, что все это люди опасные. Они потом все себя и проявили в этой буче.
Исход из «Свиного рыла» и «Птицеферма»
— В песне «Стадо» есть строки: «Вот поросенок белгородский: / Посторонись, Иосиф Бродский! / Куда ни глянешь, всюду я — Провинциальная свинья». Как будто про одного известного деятеля искусств.
— Можно и так сказать. В октябре прошлого года произошла история с картиной Кирилла Миллера, выставленной в галерее «Свиное рыло». Приходили из следственного комитета по поводу дискредитации «Бессмертного полка». Все рассмотрели, было много интервью, вроде обошлось. Нас с Миллером с концертом пригласили в Краснодар, где эта картина понравилась одной галеристке. И вдруг происходит собрание в «Свином рыле», и на нем присутствуют те самые мои друзья, как бы художники. Разбирают «Дело товарища Кагадеева, который без разрешения собрался в Краснодар со своими картинами». Люди совсем съехали.
— Художники на этом собрании могли сказать тому, кто все это организовал: «Уймись»?
— Могли, но промолчали. Это вот такое... «Стадо». Мастерская, галерея, записана на Николая Васильева, он там директор, и они с Николаем Копейкиным решили поставить мне на вид. Такие вещи всегда делаются сговором, а остальные, как бараны, глазами похлопали и разошлись. Я собрал вещи, уехал и больше я их знать не желаю.
Все это выглядело, как будто по старинке какой-то бизнес затеяли, и кто первый кинет, тот победил, иначе тебя кинут. Но «Свиное рыло» не было коммерческим объединением. Мы просто договаривались и устраивали выставки, а картины каждый художник продает сам по себе. Пять лет я туда вкладывал свою душу и энергию. Были какие-то свершения. Вершина моей деятельности в коллективе — «Капелла марксизма» с участием тридцати художников. С декабря моя мастерская и студия здесь, в Гавани. А управления массами мне сейчас в кино хватает.
— Вы опять сняли такого большого артиста как Стас Барецкий.
— После эпизода в «Звездном ворсе» он сейчас играет начальника МВД. Как раз фрагмент с ним монтировал. Всего уже 25 минут готово. Фильм «Птицеферма» — сиквел «Пасеки», в главной роли Александр Ливер. Его персонаж в конце прошлой картины растворился, сбежал в космос от правосудия. И в нынешней истории мы снова встречаемся с ним: наш злодей под другой личиной опять творит зло. Съемки проходили в июле в Рязанской области. Там же, на своей малой родине, я сделал фото для обложки альбома.
Рок-н-ролл объединяет
— «Песенка про мужчин» удивила, но еще удивительнее было ваше интервью «Голосу Америки» (признан в России СМИ-иноагентом): там ничего не говорится про альбом «Оттепель».
— Было, но они убрали, у них своя цензура. Как и вообще про ксенофобию, про то, что, как мне кажется, задача политиков — ее сдерживать. Я им говорил: вы в Нью-Йорке, где недавно негры громили магазины, понимаете, какая у вас бомба заложена. Даже если черные с белыми у вас тихо ненавидят друг друга, ваши политики как-то их примиряют. И вот это все убрали из интервью. Наверное, чтобы не было нового всплеска ксенофобии.
Ведь о чем был «Оттепель»? О том, что, между прочим, вот этого человека (показывает на Петра Порошенко с картины «Небесная сотня».— «Ъ-СПб») надо тащить за шкирку в Гаагский суд точно так же. Как будто все всё про него забыли. А где ваш Ющенко, за которого вы так боролись, где жена его? Где Тимошенко? Они с той стороны точно так же довели до этого остервенения. В итоге все мои друзья там, любого вероисповедания, оказались оголтелыми антимоскалями. И не было ни одного, кто бы сказал: «Да пошло оно все, мы же тут посмеяться собрались». И если формально говорить, то Порошенко начал войну. Он, главнокомандующий, отдал приказ о том, что назвал так же: антитеррористическая операция, а на самом деле — приказал стрелять по гражданам своей страны, потому что они были не согласны с выборами и требовали диалога.
Где мудрые политики, которые видят на несколько ходов вперед и могут договариваться? Как раньше можно было договориться с Дудаевым, пока все не стало только хуже? Что-то я их не вижу.
— Вы сейчас общаетесь с украинскими друзьями-товарищами прошлых лет?
— Я долго терпел их речи, но сейчас — почти нет. Скорее всего, в будущем у нас с Украиной, если будет холодная вежливость, то и слава богу.
Но у меня остается надежда. Позапрошлой зимой организатор концертов, с которым мы работали еще в 1990-м, предложил нам устроить выступления в Киеве. «А ты,— говорю ему,— слышал альбом “Оттепель”, после которого мы со всеми у вас разругались?» — «Да, слышал, но мы же понимаем, что это сатира, и тоже можем посмеяться». И не получилось поехать только из-за проблем организации. А спрос на русскую музыку еще был. И я был бы рад там побывать до февраля этого года, и все увидеть до того, как все схлопнулось. И когда люди, которые находятся надо всем этим, договорятся, я, безусловно, готов выступать в Киеве. Потому что рок-н-ролл — это музыка, которая объединяет.
— Наверное, не стоит писать, как зовут вашего знакомого промоутера, чтобы не прибавить ему забот дома.
— Вот на таких организаторов и на такие украинские группы, как «Говорящая Говядина» и «Хамерман Знищує Віруси», у меня вся надежда. А не на тех, кто памятник Пушкину сворачивает.