Имперский балет из Москвы привез в Петербург программу, сделанную совместно с солистами Мариинского театра Юлией Махалиной и Фарухом Рузиматовым.
И делает его команда, которая тоже не балетный театр, а что-то такое специальное. Оценивать качество танца, как это обычно делают с балетными труппами, здесь бессмысленно. Установка на профессиональное качество заведомо отменена.
Отчасти это какой-то новый вид снобизма. Дискриминация зрителей. Публика радуется, топает и хлопает, наблюдая, как Фарух Рузиматов в парчовых шальварах змеисто помахивает руками и демонически посверкивает очами, под астматическую фонограмму изображая фокинского Золотого раба; как девушка в белой пачке, взбивая руками воздух вокруг себя, надрывно "умирает" в фокинском же "Лебеде"; как Гедиминас Таранда откалывает коленца в "Гаучо"; как ватага девушек, одетых в костюм Майи Плисецкой из "Кармен", вскидывает разной формы ноги в деревянных батманах и зазывно оттопыривает разной упитанности бедра; как Фарух Рузиматов (опять) взыскует духовности в бежаровском "Адажиетто". Но для того, чтобы прочувствованно на это реагировать, хлопать и топать, необходимо либо вообще никакого балета до этого не видеть, либо любить танцы господина Рузиматова до такой степени, когда радуешься уже самому факту появления кумира на сцене и ничего вокруг тебе не надо. В противном случае ты чужой на этом празднике.
С одной стороны, такие спектакли воспитывают вкус. Человек, увидевший в "Шахерезаде", скажем, Алтынай Асылмуратову прежде, чем Ирину Сурневу, полюбит балерину Асылмуратову еще крепче, а против балерины Сурневой до следующего раза может затаить в душе какую-нибудь грубость — скажем, помидор. С другой стороны, зрелище внушает глубочайше-горчайшую печаль о судьбах народных, потому что народу все эти вещи, как правило, ужасно нравятся. Балет не особенно демократичное зрелище, любить его трудно. Его самодостаточность внушает новичкам одновременно почтение, раздражение и комплекс неполноценности; его абстрактность морозит. А посмотришь труппу Таранды — так вроде и ничего, не такая уж и цаца. И если человек роковым образом увидит в "Лебеде" девушку из Имперского балета прежде, чем, например, Ульяну Лопаткину, то интеллектуально-идеальная Лопаткина не понравится ему еще долго.
Отличие Имперского балета от других коммерческих трупп в том, что он все-таки оставляет пространство для рефлексии. Главное, оценивать не продукцию, а проект. И тогда просто диву даешься, как здорово все это придумано. Какая логика и ясность! Как искусно налажена ловушка на зрителя, планово отправляющегося "любить искусство" раз в году.
Во-первых, брэнд. Каким-то образом Имперскому балету удалось залучить себе в зиц-худруки планетарно известную Майю Плисецкую. Ее имя вызывает ассоциации даже у тех, кто в балетном театре ни разу не был. И даже если ассоциации совсем уж абстрактные, они при этом несомненно положительные. Частица перепадает и Имперскому балету. Благо от славы Майи Плисецкой не убудет.
Во-вторых, прокатная стратегия. Имперский балет, принципиально не имея в штате солистов-звезд, предоставляет себя чужим в качестве антуража. Это выгодно обеим сторонам. Имперскому балету: потому что любой программе нужен гвоздь. Приглашенным звездам: потому что качество антуража в основном таково, что на этом фоне блеск даже небольшой звезды просто-таки режет глаза.
В-третьих, репертуар. Что ни номер, то конфетка для публики. Все балетные удовольствия аккуратно расфасованы по отдельным номерам. Фирменная "душа русского балета" представлена "Умирающим лебедем". В данный момент Имперский балет отрабатывал бенефицианта-мужчину, поэтому к "Лебедю" добавили сольное мужское "Адажиетто" на музыку Малера. Благо техника и там, и там несложная, что позволяет исполнителю целиком сосредоточиться на душевных пучинах. Трюки идут отдельным разделом. Здесь, уже не отвлекаясь на "духовность", исполнители вдумчиво проделывают балетную гимнастику под ритмичную заводную музыку.
В-четвертых, симпатичная откровенность. Имперский балет и не прикидывается искусством, эксклюзивом. В качестве собственной эмблемы он показывает номер с кордебалетными девушками, дружно воспроизводящими знаменитое соло Плисецкой-Кармен из балета Алонсо. Менеджер Имперского балета Гедиминас Таранда когда-то танцевал в Большом театре, входил и выходил из образов, был звездой. И своими "кармен" по сей день он настаивает, что искусство — исключительно, единично, эксклюзивно и может принадлежать народу только в виде мутной журнальной репродукции. Такая прямота безошибочно вызывает покупательское доверие. "Свежие у вас пирожные?" — "Не советую, привезли позавчера": как показывает практика, сраженный такой прямотой, покупатель готов съесть из рук продавца абсолютно все. Даже дырку от бублика.
МАРИЯ СОБАКИНА