Вчера в Центральном выставочном зале открылась выставка "Петербург-2001", продолжающая традицию отчетных экспозиций Союза художников советской эпохи.
На выставках советской эпохи можно было хотя бы развлечься несчастьями каких-нибудь бакинских комиссаров и погадать, выплывет ли очередной Чапай. Ныне жанр проявляется крайне редко и весьма сомнительно: то несимпатичные люди жарят шашлыки на лужайке, то зловещие трое шушукаются в подворотне. Мраком покрыта тайна исчезновения бодрящей обнаженки. Порой грусть сменяется тягостным недоумением. Например, перед копией иконы "Чудо Георгия о змие", выполненной Натальей Афанасьевой. Технические характеристики — "темпера, шитье бисером и стеклярусом" — исчерпывающая на нее рецензия. И правда, шитье, и правда, стеклярус. Но искусство — не шитье бисером, а игра в него.
А начинается в предбаннике все за здравие. Посетителей встречает дышащий мегалитической мощью "Каменный гребец" Дмитрия Каминкера. Рядом сцепились в смертельной битве железные канцлеры Сергея Борисова, давится колесом незадачливая акула Алексея Васильева, медитирует огромная банка со сгущеным молоком не изменившего "новой дикости" Олега Зайки. Дальше, увы, начинается живопись.
Работы, отмеченные фантазией, даже если это миниатюрные поздравительные открытки Ольги Флоренской, видны издалека. Владимир Шинкарев картиной "Рокко и его братья" начинает цикл, посвященный кинематографу. Две фигуры на берегу озера — формула легендарной "некоммуникабельности" начала 1960-х. Черно-серая гамма кажется взрывом цвета среди однообразия окружающей пестроты. Хоть бы нахулиганил кто. Но заказ на артистический "дебош с дракой" удовлетворяет лишь Петр Рейхет монументальным рисованным анекдотом "Именные предикаты". Каждому имени соответствует нехитрый набросок простых физических действий, внушающих серьезные опасения за жизнь и здоровье знакомых художника. Варя варит не борщ, а героин. Валя, очевидно, свое уже отварила, поскольку валит тайгу, которую не сажала. Натан раскатывает на танке, Мойша моет иномарку, Махмуд "машет м-и", Уля улетает с балкона, Даша дает, а Лиза лижет не видно, что, но догадаться не сложно.
Очевидно, сами организаторы выставки прекрасно отдавали себе отчет в том, что ни господа Каминкер и Рейхет, ни госпожа Флоренская не спасут выставку, в лучшем случае, от холодного безразличия критики. Поэтому они, поломав стереотипы "отчетного" жанра, включили в экспозицию работы фотографов, оккупирующие большую часть первого этажа Манежа. И не прогадали: фотографы спасают честь городского искусства. Ну что поделать, если среди живописцев нет таких ярких имен, как апокалиптик Андрей Чежин с его тонущим Петербургом или зловещим "Мемориалом". Что поделать, если о конце века больше скажет почти случайная фотография Натальи Кирилловой, поймавшей бездонный взгляд Виктора Кривулина, чем старательно перерисованный кем-то красный домик Малевича. Да, впервые допущенный в отчет "большого искусства" цех выставил много старых работ: то, что Бориса Смелова давно нет в живых, например, даже не обозначено на этикетке. Но объяснить, что такое Петербург, его мифы, монстры и домовые, способны, безусловно, только фотографы.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ