Не в свой грузовик не садись

       В понедельник в Доме кино состоялась премьера дебютного фильма московского режиссера Александра Котта "Ехали два шофера", спродюсированного петербургской студией СТВ.

Съемочная группа на премьеру не приехала: якобы в тот же вечер дрожала за кулисами премии кинопрессы "Золотой овен". Фильм номинирован в категории "лучший дебют". Кстати, даже если он проиграет, выиграет продюсер: "Шоферы" соперничают с "Сестрами" Сергея Бодрова-младшего, также спродюсированными умнейшим стратегом кинопроизводства Сергеем Сельяновым. Но объяснение отсутствия не прошло: все уже знали, что из-за болезни президента Гильдии кинокритиков Мирона Черненко церемония перенесена на январь. Не приехав, создатели фильма прогадали. В зале нашлось немало тех, кто реагировал на экранное зрелище, как доктор Котт прописал: всхлипывали, смеялись и аплодировали.
       "Шоферы" — знак странного морока, овладевшего умами молодых кинематографистов. В одночасье им захотелось рвать на груди рубаху, защищая детство своих отцов от поползновений перестройщиков, родства не помнящих. В моде — работать под советское кино, с пеной у рта доказывать очевидное: люди, какая бы историческая погода ни стояла на дворе, влюбляются, ревнуют и чудят. Кто бы сомневался. Один из лидеров разрывания исподнего — Гарик Сукачев с "Праздником". Очевидно, поэтому герой фильма, шофер Колька Снегирев (Павел Деревянко), полюбивший в сорок-лохматом году шоферицу Райку (Ирина Рахманова) где-то на евразийском полустанке, загримирован под "Гарика", дворового кобелька с усиками и голенищами гармошкой. Но почему нормальную историю любви надо декорировать портретами Сталина и кумачовыми лозунгами? Почему убожеству, на которое обречены многие в современной реальности, надо противопоставлять как позитив убожество сталинских лет? Чем современная нищета хуже прежней? Обе хуже — как сказал бы тот же товарищ Сталин. А так получается — очередной гимн бараку или коммуналке, вся мерзость которых для молодых, очевидно, невообразима.
       "Шоферы" претендуют на возрождение духа "великого советского кино". В Москве их даже называют "ответом 'Кубанским казакам'". Очевидно, потому, что любовный выбор определяется победой в гонке на грузовиках. Не уверен, что "Казаки" в ответе вообще нуждаются. Они — самодостаточный, неповторимый и исключающий всякую полемику образец великого и ужасного "Мосфильма" 1940-х, точно так же канувшего в лету, как канул не менее оголтело-пропагандистский, великий и ужасный Голливуд. Говорят, что авторы долго, пристально отсматривали фильмы тех лет. Впрок не пошло. Сталинское кино чуждо бытовизму, в нем обязателен романтический пафос, чудо преодоления, воспарение над землей. Андрей Синявский не зря выводил соцреализм из романтической традиции. Александр Котт склоняется, что бы он сам о своем фильме ни думал, не к "большому стилю", а к лирической традиции 1960-х — советской "новой волны". Воспоминания детства, легко краснеющие бесстрашные летчики, безногий "настоящий человек", командующий жизнью аэродрома через "тарелку" (единственная блестящая микроновелла в фильме), танцульки в клубе, дышащая духами и туманами певица из Москвы. Список можно продолжить, но зачем? Шестидесятники снимали свою юность в своей эстетике. Александр Котт — чужую и в чужой.
       МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ