В самых парадных и главных выставочных залах Государственного Эрмитажа, в Невской анфиладе Зимнего дворца, открылась выставка «Египтомания. К 200-летию дешифровки египетских иероглифов Жаном-Франсуа Шампольоном». На ней экспонировано более 700 памятников египетского стиля в скульптуре, живописи, мебели, костюмах, камнерезного и ювелирного искусства. Вещи из собрания Эрмитажа представлены вместе с экспонатами из собраний 16 музеев и библиотек. Кира Долинина считает, что тема одной из самых заразных культурных болезней старой Европы может оказаться чрезвычайно актуальной — смотря как смотреть и что видеть.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Выставка о египтомании — безусловный козырь для Эрмитажа, выключенного из свойственного ему постоянного интернационально-межмузейного процесса. В принципе, петербургский музей достаточно велик и могуч, чтобы сочинять выставки почти по всем историческим и художественным актуальным темам, но именно Восток — creme de la creme и самой коллекции, и науки, живущей за закрытыми от посетителей дверьми научных отделов музея. Дело в том, что исторически отдел Востока Эрмитажа (что Императорского, что Государственного) очень силен именно с научной точки зрения, многие его сотрудники были учеными мирового класса, да и в директора музея вот уже которое поколение попадают почти исключительно востоковеды или археологи Ближнего Востока. Это же касается и места востоковедения в советской гуманитарной науке в целом — так сложно овладеть специальностью, что нужно действительно этого очень-очень хотеть. Даром что перед востфаком абитуриентам надо было пройти через мелкое сито партийного отбора — без этого к экзаменам не допускались.
Собственный эрмитажный Египет при этом совсем не так впечатляющ, как у Лувра, Метрополитен-музея или Британского музея. Екатерина II египтоманией болела, но предпочитала строить пирамиду в своем Царском Селе. Александр I за прилично обобравшим волшебную страну Наполеоном в Египет не ходил, удовольствовавшись подаренным корсиканцем «Египетским сервизом» по рисункам «автора» Лувра Доминика Виван-Денона. Николай I Египет уважал и денег на приобретение, например, двух громадных сфинксов из святилища фараона Аменхотепа III не пожалел. Сфинксы, конечно, уличное искусство, а в самом музее постепенно осели мумии, саркофаги, керамика, папирусы и многое другое, прежде всего привезенное русскими путешественниками XIX века.
Однако сама выставка никоим образом не повторяет египетский раздел Эрмитажа. Она не столько про египетское искусство, сколько про то, как египетское искусство повлияло на искусство Европы. От античных реверансов в сторону восточного соседа — до взрыва египтомании в эпоху романтизма, когда привезенные Наполеоном вещи стали диктовать моду во всех видах искусства, включая литературные и оперные сюжеты. От египетских мотивов «каминов и всех прочих частей домов» Пиранези (1769) — до египетских мотивов в архитектуре Санкт-Петербурга самых разных времен.
В названии выставки четко вычленяется второй после египтомании герой: Жан-Франсуа Шампольон (1790–1832), ученый, в детстве заболевший Египтом, в 20 лет удостоенный звания профессора Гренобльского университета и в 31 год расшифровавший египетскую иероглифику. Как и многие другие ученые его времени, Шампольон работал с копиями Розеттского камня, найденного французами, но отбитого англичанами, увезшими камень в Лондон. Уникальность находки в том, что на ней сохранился текст идентичного содержания, зафиксированный тремя способами — на древнегреческом, «стандартными» египетскими иероглифами-картинками и египетским демотическим письмом, которое представляет собой скоропись эпохи позднего Египта. Сравнение и наложение текстов позволило лингвистам надеяться на расшифровку египетских иероглифов. Но дело не особо двигалось до того момента, когда Шампольон увидел в надписи на камне несколько имен, которые позволили ему сделать вывод о том, что египетское иероглифическое письмо — фонетическое, и, значит, читать его надо, собирая возможные звуки и слоги.
Открытие Шампольона — из тех открытий, о которых рассказывают детям, раз и навсегда заражая их научным азартом. Имя Шампольона в названии — подчеркивание научных интенций музея. Это можно понять — после воинственного интервью директора Эрмитажа в июне 2022 года кажется, что лишь высокая наука может преодолеть построенный своими руками железный занавес вокруг музея. Египтология — неплохое начало для этого процесса. Вот только больно несовременный у нее тут извод — когда весь западный мир занимается очищением колониальной оптики, Эрмитаж ни слова не говорит об этом. В конце концов, и 200 лет назад египтомания была плотью от плоти имперского мышления.