Мишин и Заславский в одном Манеже

       В Манеже одновременно открылись две огромные персональные выставки. Первый этаж — "Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними" Валерия Мишина (400 работ), второй — "Какая игра чудная..." Анатолия Заславского (около ста живописных полотен). Оба художника родились в 1939 году (Мишин — в Свердловске, Заславский — в Киеве), оба закончили Мухинское училище, оба в свое время входили в "Группу восьми" — левый фланг позднего ЛОСХа. В остальном они решительно непохожи.

Валерий Мишин — один из наиболее техничных, работоспособных, образованных и "головных" художников своей формации. Он, словами теоретика русского искусства второй половины XX века Бориса Гройса, "романтический концептуалист", его искусство не столько чистая графика или живопись, сколько послание, месседж. В отличие от иронических, играющих артефактами советского застоя московских соцартистов Валерий Мишин бесконечно серьезен, как его земляки и современники — Михаил Шемякин, Анатолий Васильев, Глеб Богомолов. В графических сериях цитируются Брейгель и Босх, Магритт и Шагал. Много монопринтов — отпечатков листьев, монеток, рыб. "...Последнее напечатленье мертвой природы на грани жизни... Жизнь и нежизнь меняются местами..." — из вступительной статьи к каталогу Тамары Буковской, жены, поэта и творческой союзницы.
       В серии "Мужики" будто застыли на моментальном снимке крестьяне, скорее герои Платонова, чем Тургенева. Господин Мишин искусный и известный книжный график, в Манеже — иллюстрации к двум поэтическим сборникам Тамары Буковской (цветная литография, монопринт) и пушкинской "Пиковой даме" (офорт). Некоторые гравюры дополняют поэтические тексты художника, по-петербургски темные и мрачные.
       Художники-семидесятники — пессимисты по натуре, и минувшее десятилетие их депрессивность, как правило, только усугубило. Валерий Мишин в 1990-е перешел к живописи и монопринтам, выглядящим по сравнению с его предыдущими работами оптимистическими и мажорными. Он не чужд компьютерным технологиям и актуальным жанрам (инсталляции, объекты) и выглядит вполне современным на фоне, скажем, неоакадемистов с Пушкинской, 10.
       Анатолий Заславский по преимуществу живописец (хотя и рисовальщик, судя по нескольким карандашным портретам, замечательный). Работы у него сочные, веселые, какие-то не по-петербургски южные. Это старая добрая "французистая" манера, восходящая к Наби, продолженная в Ленинграде мастерами "Круга" и отчасти более экспрессионистичными арефьевцами. Так у нас больше не пишут — не "актуально", бодро, без философской надутости. В тексте к каталогу в этом сознается и сам Анатолий Заславский; живописцу, по его словам, в наше время остается роль исполнителя классической музыки: он сохраняет культурную традицию.
       Однако линия господина Заславского, именно в силу ее анахронизма, контрастна по отношению к городскому мейнстриму и оттого неожиданна и интересна. Вспомним переворот, произошедший в петербургском фотоискусстве, где восходящие к Борису Смелову мрачные черно-белые снимки "достоевского и бесноватого" Петербурга неожиданно дополнили цветные фотопейзажи школы Дмитрия Конрадта. Так и на нынешней двойной выставке в Манеже петербургский канон, представленный Валерием Мишиным, контрастно сопоставлен чистой живописности Анатолия Заславского. В одних и тех же пейзажах движутся на первом этаже призрачные кадавры, люди-тени, на втором — забавные собаки, тетки, старушки и дети. Не Достоевский, скорее Голявкин, Довлатов, Попов.
       ЛЕВ ЛУРЬЕ