Во-первых, как показывает изучение прошлого, любая реакция сохраняет часть достижений предшествующего ей либерального периода. Контрреформы Александра III привели к ужесточению цензуры, но суды присяжных продолжали действовать, крестьян не вернули в крепостное состояние. Столыпин запретил профсоюзы и отправил десятки тысяч на каторгу, но в Думе можно было оставаться оппозиционером. Брежнев не вернулся к ГУЛАГу. Властная вертикаль может укротить фрондирующую прессу, но вряд ли национализирует сети кофеен или закроет свободный выезд в Шарм-аль-Шейх и Адану. Введение настоящей цензуры при наличии Интернета и радио "Свобода" тоже сомнительно. Да и желание входить в "Большую семерку" и встречаться с господами Шредером и Бушем заставляет соблюдать некоторые приличия внутри страны. Так что, как бы туго ни было, до застойных времен дело не дойдет.
Ограничение свобод приводит к уходу людей свободных профессий в интеллектуальные экологические ниши. Нельзя честно заниматься политической историей или современной литературой — расцветают палеография, изучение папирусов, археология длинных курганов. Вводится цензура в драматическом театре — на подъеме кукольники и балет. Трудно печатать стихи — поэты переводят Шекспира и Данте. Эпоха реакции, словами Дмитрия Писарева, — эпоха мысли. Писатели вернутся к серьезной прозе, она снова будет в цене. Молодежь, валившая в медиа и политику, возьмется за науку, Сергей Соловьев станет популярней Бориса Акунина, Николай Бердяев — Евгения Киселева. То, от чего отвлекали газеты и телевизор, снова поднимется в цене. Ведь несмотря ни на что литература, кинематограф и театр в 1970-е были авторитетнее и качественнее, чем в 1990-е. Мы до сих пор используем тогдашние эстетические и интеллектуальные достижения. Так что период нового наращивания культурного слоя России не повредит.
Сила нового бюрократического централизма зависит от многих факторов. Популярность Владимира Путина связана не столько с успехами в Чечне, сколько с высокой ценой на нефть, позволяющей увеличивать пенсии и зарплаты бюджетникам. Меж тем в США, кажется, начинается рецессия, а значит, цена на углеводороды может покатиться вниз. Что тогда покажут опросы ВЦИОМа, мы, может быть, и не узнаем (эту информацию, думается, благоразумно засекретят). По телевидению о растущих долгах по зарплате тоже не скажут, картинка будет под контролем. Но пример братских славянских народов показывает: контроль за СМИ не гарантирует стабильности власти.
Может быть, впрочем, ужесточение цензуры — преддверие серьезных и болезненных экономических реформ, за которые пока Кремль и не принимался. Что же, если такие реформы произойдут — превосходно. Ради независимого суда, некоррумпированных университетов, свободного от поборов малого бизнеса, отсутствия бандитов можно пожить и без Шендеровича. Вообще без многого можно прожить, было бы зачем.
Ну а тем, кому без свободных выборов и независимой прессы невмоготу, остается уезжать. Но ехать теперь можно не в Америку или Германию, а, скажем в Одессу или Тбилиси — там и без английского не пропадем, тепло, шутки шутят, до Петербурга часа три лета. Но это — на крайний случай (как у Гусинского или Доренко). Вообще же мы — народ морозоустойчивый, переживали и не такое, дошли до Берлина.