О жизни за полярным кругом корреспонденту Ъ АНДРЕЮ СИНИЦЫНУ подробно рассказал губернатор Мурманской области ЮРИЙ ЕВДОКИМОВ.
— Юрий Алексеевич, начнем с рыбы. Как, на ваш взгляд, будет развиваться ситуация с рыбными квотами?
— Это деяние вредное. Единственный довод, который приводится на всех уровнях, что мы должны сделать прозрачной систему распределения квот, что сегодня царьки на местах типа меня сидят и дают эту квоту, кому считают нужным. Это не так! Есть целая система! Сначала российско-норвежская (если говорить о Баренцевом море) смешанная комиссия определяет общий допустимый улов: эта часть норвежская, эта российская. После этого Научно-промысловый совет всего бассейна распределяет ту часть, которая попала российской стороне, между областями. Рыбохозяйственный совет начинает делить эту квоту уже между пользователями. Между этими советами еще есть Госкомрыболовства, который утверждает распределение и выносит его на подписание правительству. Какая тут непрозрачность? Кому что непонятно? Непрозрачность — это блеф, выдумка чиновников из центра. Как раз система аукционов вводит непрозрачность. Норвежцы в Интернете вовсю предлагают нашим предприятиям вступать в этот конкурс, заявляться на покупку лотов и обещают: если ты войдешь с нами в договор, мы оплатим тебе эту услугу. Это тот же заем, за который надо будет расплачиваться продукцией — рыба уйдет за границу.
Наша идея была, на мой взгляд, одной из самых лучших — мы ее обсуждали с Владимиром Владимировичем Путиным и бывшим председателем Госкомрыболовства Синельником, — что нужен, вот у нас в бассейне (причем это общее желание Карелии, Архангельской, Мурманской области и Ненецкого автономного округа) государственный департамент по управлению рыбохозяйственным комплексом. Прямого подчинения Госкомрыболовству. Мы вносили даже предложение, что берем 90% содержания этого департамента на себя, регионы берут в долях, соответствующих объемам выделяемых квот. И пусть бы он работал, занимался всем на свете здесь — распределением квот, регистрацией судов, лицензированием предприятий, разведением рыбы на внутренних водоемах, организацией прибрежного промысла. Вот его функции! Кто этим будет заниматься в Москве? Никто.
— То есть бассейновый департамент, будь он создан, не пользовался бы аукционным методом распределения квот?
— Я думаю, нет. Понимаете, ведь здесь палка о двух концах. Мало того, что будут страдать рыбаки, что многие просто разорятся, это еще и ударит по себестоимости продукции. Куда, на что должен рыбак отнести затраты по покупке биоресурсов, как не на себестоимость? Коли так, как минимум на 15-20% вырастет цена на внутреннем рынке. Он станет неконкурентоспособным и при работе на экспорт. Эта отрасль и так не высокорентабельная, объемы прибыли еще больше упадут. Налог на прибыль рыбак мне как руководителю региона просто-напросто не уплатит. Это все уйдет в виде платы за биоресурсы в федеральный центр. Это еще один очень важный элемент косвенного изъятия финансовых ресурсов с территорий.
Вот мы придумали так называемую сблокированную квоту. Мы даем квоту не промысловику, а рыбопереработчику, и он вправе подыскать себе партнера, который выйдет в море, но его обязательство — вернуть рыбу тому, от кого он получил квоту. Первой ласточкой стал договор между администрацией области, Мурманским траловым флотом и компанией "Норд-Вест". Четыре тысячи тонн трески. Но сегодня получаем телеграмму, причем не мы, а хитрое подразделение "Мурманрыбвод", за подписью Моисеева (первого зампреда Госкомрыболовства): промышленную квоту рыбакам Севера уменьшить на 11% по треске и на 8% по пикше. Квота утверждена постановлением правительства, какое право имеет чиновник даже такого высокого пошиба уменьшать эту квоту? И мы запретили "Мурманрыбводу", я ему пригрозил судом, если он попытается остановить хоть один корабль на промысле по этой телеграмме. Бардак в стране! Бардак! Полная вакханалия и неуправляемость. То, что нас выкинули из Совета федерации, только ухудшит ситуацию, на мой взгляд. Потому что там уже и голос некому будет подать. Там люди будут зависимые, получающие зарплату из бюджета, их можно будет давить так, как кому-то покажется выгодным.
— У области уже есть свой представитель в СФ?
— Нет. Пока не будет. Есть закон, который мне позволяет до января 2002 года работать в качестве члена Совета федерации, и я это использую на полную катушку.
— В Мурманскую область, на первый взгляд, инвестируют крупные российские компании — те же "Норникель", "ЛУКойл". Есть ли у вас как у губернатора особый взгляд на то, кого пускать в область, кого не пускать? Насколько для вас важны отношения с Потаниным, с Алекперовым?
— У меня есть прямая возможность связываться с ними без всяких проблем. Такая практика имеет огромное значение. Ну что для нас, например, Алекперов и "ЛУКойл"? Работа пароходства, содержание атомного ледокольного флота, поступление на наш бассейн нефтеналивных танкеров (четыре судна уже поступило, еще шесть поступит в ближайшее время). Это рабочие места. Мы договорились о строительстве здесь небольшого нефтеперерабатывающего завода на 1,5 млн тонн сырой нефти. Это 300 тысяч тонн мазута плюс светлые нефтепродукты — сегодня мы все везем, у нас нет газа, нет нефтепереработки.
— Потанин?
— У нас прекрасные отношения сложились, как только они стали собственниками наших предприятий бывшего ФПО "Норильский никель". Мы с ними заключили соглашение о реструктуризации долгов — за год до появления постановления правительства на этот счет. Это позволило им встать на ноги. "Североникель" был на грани закрытия, и закрыть его хотел не кто-нибудь, а федеральный центр. Нет, работают прекрасно все три предприятия "Норильского никеля". Они на 30% с лишним обеспечивают доходную часть нашего консолидированного бюджета, а если говорить о налоге на прибыль, то на все 45%. И снижение цен на никель на мировом рынке нас очень беспокоит. Мы думаем, как укрепить налогооблагаемую базу. Отсюда наше внимание к портовым делам, прибрежному рыболовству и поиску на тех же предприятиях "Норникеля" альтернативных видов продукции — хромитовое месторождение на "Североникеле" разрабатывается, новые виды продукции и переработка вторички на том же "Североникеле" и ряд других.
— Каково вам управлять регионом, где треть населения — я имею в виду военных — вам в общем-то не подчиняется? При этом от них проблемы с экологией, головная боль с авариями, социальные проблемы.
— Конечно, раньше было проще. За военными были как за каменной стеной. И урожай убирать помогали, и дороги ремонтировать, и в порядок что-то привести к какому-то приезду, и топливом мы у них разживались. Сейчас это сплошная головная боль, вынужден согласиться. Но в то же время военные — это особая культура, особые отношения. Это порядок.
— Какой же порядок, если Северный флот, при всем уважении к его боеготовности, едва ли не лидер ВМФ по преступности?
— Давайте не будем это... в семье не без урода. Военный флот — это элита наших вооруженных сил. Морской офицер всегда пользовался особым уважением, особенно подводник. Без ложного хвастовства: вы можете в любом гарнизоне спросить — меня все знают, я у них бываю и делаю это с огромным удовольствием. В октябре 1997 года на Совете федерации по моему предложению была создана Ассоциация республик, краев, областей, городов, шефствующих над кораблями Северного флота. Ежегодно, в ночь с 6 на 7 февраля, я провожу рождественский лейтенантский бал. Мы приглашаем 440 пар — молодых лейтенантов с женами, с самых отдаленных застав, гарнизонов, точек ПВО. Они съезжаются, и мы до утра куролесим. Поэтому отношения с флотом мы выстроили, но хлопот, конечно, много.
— Один вопрос про "Курск". Не обидно вам было услышать обвинения в нецелевом использовании денег, собранных для помощи родственникам погибших?
— Ну что значит не обидно? Я обратился с призывом, когда еще правительство не делало ничего по помощи. Цель сбора средств заключалась в одном — в период пребывания родственников у нас поддержать их. Денег нам набросали очень много. Поэтому мы создали специальную комиссию, к которой я отношения не имею. Комиссия распределяла средства между членами семей погибших подводников. На каком-то этапе у председателя комиссии с Ириной Юрьевной Лячиной произошел конфликт. Она решила выступить в "Комсомолке". Я уважаю ее выбор, какие проблемы? Серьезная статья, конфликтная. Я моментально с ней встретился, мы со всем разобрались. Но что началось после этого! "Пляска на костях погибших подводников", "мародеры", "нечистоплотные чиновники"... Вот этого я, конечно же, простить не мог. И если бы у меня не было трибуны в Совете федерации, меня бы, извините, размазали как последнее дерьмо по стенке, и все бы на том кончилось. И весь мир бы знал, что Евдокимов — негодяй, который украл деньги, предназначенные для людей. Но я их, извините, на Совете федерации очень дипломатично, на мой взгляд, обул. Обиделись, сказали, что на меня в суд подадут — не подали. А я настоял, чтобы приехала команда Степашина, они в течение недели все выверили и сказали: ни единой копейки на сторону не уведено. Можно было после этого подать в суд на "Комсомолку", но это означало бы, что так или иначе в качестве свидетеля была бы привлечена та же Ирина Лячина. Могу я на это пойти? Нет, не могу. Вот и все. Это, кстати, одна из причин того, что я оставляю за собой право быть членом Совета федерации, потому что не исключаю, что там камень, большой камень, лежит. И первый же сбой, или где-то я оступлюсь — он будет вытащен. Нет, не позволим шельмовать.
— Проблема переселения с Севера остается?
— Конечно, остается. С начала существования этих программ — "Жилище" и президентской программы переселения — мы построили 3200-3250 квартир, сейчас строим еще тысячу, а очередь на переселение 27 тысяч почти. Такими темпами мы переселять будем очень и очень долго. Средств выделяется крайне недостаточно. Но нам некуда деваться, мы по существу прекратили строительство жилья в области, хотя 10 лет назад строили здесь более 1 млн кв. м. В области средний возраст 29 лет, но она постепенно начинает стареть. Стариков у нас 233 тысячи, пенсионеров, и большей части просто некуда деться. Это дорого — их обогреть, одеть, накормить.
— Цены здесь почти как в Петербурге.
— Уровень жизни достаточно высокий. Трансферт нам дают всего 61 млн рублей. Считают, что бюджетная обеспеченность Мурманской области — одна из самых высоких в России. И это так. Но там же математики сидят в Минфине, они говорят: вот вам на одинаковое количество детей в Краснодарском крае и в Мурманской области по нормативу денежки. Я им говорю: опомнитесь! Ведь чтобы моего ребенка накормить, одеть, обуть, вывезти на отдых в летнее время, иначе он просто загнется у меня, — мой ребенок обходится в 2-2,5 раза дороже, чем ребенок в Сочи! А это математики сидят, они только счет компьютерный видят, а Россию не чувствуют. Их подход бы для Молдавии вот такой был бы! Во! А для России нет. Вы это, наверное, напишете? Я буду благодарен вам за это.