В Государственном Русском музее открылась выставка "Рисунок и акварель в России. XVIII век". Обозреватель Ъ КИРА Ъ-ДОЛИНИНА считает, что, несмотря на строгое академическое название, солидный размер (130 работ 63 художников) и не менее строгое академическое же содержание, выставка обещает стать событием не только для профессионалов.
Выставка открыта в недавно отремонтированных залах первого этажа Инженерного (Михайловского) замка. До сих пор этот филиал Русского музея отвечал за портретную часть собрания, принимал у себя временные экспозиции, привечал детские и социальные программы. После последнего вернисажа стало ясно, что теперь ему поручено еще и показывать публике музейную коллекцию рисунка. Для тех, кто знает толк в музейных делах,— это прорыв. До сих пор специальных залов у рисуночного собрания Русского музея не было, выставки из этого фонда сочинялись редко, а о полном каталоге 100-тысячной, самой большой в стране, коллекции рисунка и акварелей русских и работавших в России художников можно было только мечтать. Нынешняя выставка сообщает о перемене на этом фронте — заявлено, что она открывает большой выставочный проект "Три века русского рисунка", что будет показано лучшее из лучшего, что публике представят находки и открытия специалистов. Пока все это подтверждается.
XVIII век в истории русского искусства — наиболее сакральный период. Не в смысле религиозности самого искусства, а в смысле самого что ни на есть трепетного отношения к нему со стороны исследователей. Те, кто решается на изучение XVIII века, боги среди смертных. И они, надо сказать, эту свою божественность осознают и чужих подпускать не любят. А дело всего лишь в том, что произведений этого времени сохранилось не слишком много, что почти весь XIX век его и всерьез-то мало кто принимал, что большинство вещей до сих пор остаются анонимными и, похоже, таковыми и останутся, что так же немного известно и о тех авторах, которых удалось к каким-то вещам приставить. То есть дело в том, что, как это свойственно русским вообще, в восхищении перед западным искусством и своей дарованной Петром близостью к нему мы это искусство отчасти упустили, а наверстывать теперь очень трудно. Об этих-то трудностях не устают напоминать зрителю те, кто их преодолевает. Опасения искусствоведов понятны (вдруг их усилия не оценят!), но, поверьте, излишни. Это искусство давно уже не требует реверансов.
Новая выставка Русского музея — тому доказательство. С одной стороны, имена: Алексей Зубов, Михаил Махаев, Федот Шубин, Дмитрий Левицкий, Антон Лосенко, Сильвестр Щедрин, Владимир Боровиковский, Гавриил Скородумов. Им на подмогу — архитекторы: Бартоломео Растрелли, Джакомо Кваренги, Матвей Казаков, Андрей Воронихин, Жан Тома де Томон. С другой стороны, отменное качество работ и их отбора. Рисунки на выставке не играют чужие роли, только свои: анонимные рисунки вещей из Кунсткамеры и проекты иллюминаций, декоративное обрамление панегирика Петру Великому пера первого русского гравера Алексея Зубова — не великие произведения искусства, а где-то наивные, робкие, а где-то уже виртуозные работы выучеников голландской школы. Многочисленная "россика" — произведения иностранных художников, работавших в России: вещи профессиональные, но все-таки провинциальные. Занимательнейшая эволюция одного из первых русских исторических живописцев — Антона Лосенко. Умелый, но скованный в академических штудиях, дотошный и аккуратный в подготовительных рисунках к знаменитым картинам, он же становится автором и первого женского ню в русском рисунке. Правда, обнаженную модель он рисовал в Париже.
Где-то зрителя ждет доказательство уже известного: архитектурные рисунки Джакомо Кваренги изумительны, Сильвестр Щедрин — великолепный пейзажист, которому поддается и рисунок, а вот знаменитые портреты Екатерины II Дмитрия Левицкого или Федота Шубина куда лучше смотрятся в красках. Где-то, наоборот, акцент поставлен на серийных, домашних, утилитарных вещах — вырезанные из черной бумаги силуэтные портреты, планы, карты, проекты, рисунки в альбомах, ученические наброски. Есть и смешной натюрморт-обманка — любимица игривого XVIII века, предпочитающего и реальность (в данном случае взятие Измаила) превращать в игру. Все это, вместе собранное,— удивительно точный рассказ не о великом русском искусстве, которого тогда еще не было, но о котором тогда никто и не плакал, а об искусстве провинциальном и гордом, стремительно набирающем силу и восхитительно юном. Рассказ честный и оттого занимательный.