В Париже чествуют знаменитую итальянку, самого эксцентричного дизайнера XX века Эльзу Скиапарелли. О ее творческой судьбе, о художниках-авангардистах, с которыми она создавала «нечто большее, чем просто платья на продажу», и о влиянии на современных дизайнеров рассказывает выставка «Shocking! Сюрреалистические миры Эльзы Скиапарелли» в Музее декоративного искусства.
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
В мир Эльзы Скиапарелли опытная сценограф Натали Креньер — та самая, что оформляла ретроспективу Dior, гремевшую от Парижа до Москвы,— отправляет без предупреждения. Не успеваешь открыть дверь, как проваливаешься, словно Алиса в кроличью нору, в светлый зал, обклеенный с пола до потолка тысячами рисунков. Это листы коллекций из личного архива Скиапарелли. Разглядывать их крайне любопытно — они складываются в увлекательнейший калейдоскоп форм и объемов, лихо закрученных вокруг тела. Оно стержень и отправная точка всех ее поисков. Дальше можно ломать линии, усиливать асимметрию, акцентировать детали, вязать банты, добавлять подплечники, вышивать, каламбурить и вдоль веселиться. С этой ролью здорово справлялись аксессуары, и на выставке им дают выговориться сполна. Тут и гребенки-мухоморы, и фантазийные колье Жана Шлюмберже, и бусы из аспирина Эльзы Триоле, и птицы-запонки, и броши Альберто Джакометти, и первые браслеты и серьги из плексигласа — впечатляющий разгул фантазии. Но как бы далеко ни заводила Скиапарелли креативность, врожденное чувство гармонии ей не изменяло. Включение тела в художественную фантазию, его переосмысление — ключевая идея, сближающая Скиапарелли с сюрреалистами.
Сегодня сюрреализмом называют все, что кажется абсурдным или странным. Андре Бретон же определял сюрреализм как пространство между жизнью мечты и настоящей жизнью и борьбу, которая разгорается между ними. В этом смысле жизнь Эльзы Скиапарелли развивалась по сюрреалистическому сценарию с пеленок. По крайней мере так она ее прописала в своей книге «Моя шокирующая жизнь», за которой следуют кураторы выставки.
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Скиапарелли родилась в аристократической семье в Риме. Их родовой дворец стоял между приютом для умалишенных и тюрьмой. Воспитывалась в римском монастыре, затем в протестантском колледже. Платье с черными воротничками осточертело ей со школьной скамьи. «Я чувствовала себя в нем обезьянкой в зоопарке»,— вспоминала дизайнер. От скучности и догматичности религии, семьи и общества она найдет убежище сперва в книгах (любовные стихи с налетом мистицизма шокировали отца настолько, что он сослал дочь в швейцарский монастырь), а потом и в моде, где она перепридумает и себя, и свою историю.
Но до этого выйдет замуж. Родители сватали ей русского бородатого ухажера, она же сбежала от него в Лондон, где ее сердце покорил лектор, страстно читавший ей курс теософии. Семейная жизнь оказалась недолгой, и виной тому — Айседора Дункан. Американская «босоножка» славилась своей бесхитростной системой соблазнения: раздевалась и танцевала. Станиславский, например, предложил расстаться друзьями. А муж Скиапарелли — нет. Так она осталась одна с маленькой дочкой Гого: «Скиап больше никогда не выйдет замуж. Брак нанес ей удар по голове».
Эльза Скиапарелли, 1936 год
Фото: Sasha / Hulton Archive / Getty Images
Эльза Скиапарелли, 1936 год
Фото: Sasha / Hulton Archive / Getty Images
В Париж она приехала в разгар «ревущих 1920-х». Днем служила у антиквара (впрочем, тут версии разнятся), вечера проводила в Boeuf sur le Toit, где художники, дизайнеры и околоартистические бездельники разных мастей варились в одном развеселом котле. Девушкой она была видной, статной, красивой, самостоятельной. Роль музы ей не годилась, хотя Ман Рей охотно ее снимал, а она охотно у него снималась, но это был союз двух равных величин. В один из вечеров американская подруга пригласила ее заглянуть к старому приятелю в особняк на Фобур-Сент-Оноре. Приятелем оказался великий Поль Пуаре. Стареющий мэтр не просто преподнес Скиапарелли роскошное манто, но и навел на мысль о своем модном производстве.
Париж был центром мира, искусства, моды, куда ехали со всего мира красиво тратить деньги. И перед глазами был, конечно, успех Габриэль Шанель. Свитер из первой коллекции 1927 года для Скиапарелли связала армянка Мика — так сокращенно она ее называла. Познакомились они совершенно случайно и много лет работали вместе. Скиапарелли нарисовала ей большой бант в форме бабочки и на словах пояснила, что он должен быть белым на черном фоне, изнанка белая, вырез глубокий, косой. Третий вариант начинающая модистка утвердила (сама она, как и Шанель, в жизни не держала в руках ни спиц, ни иголки с ниткой), с гордостью надела на себя и отправилась на званый ужин, где произвела фурор. Заказы не заставили себя ждать. Американская сценаристка Анита Лус была ее первой клиенткой-селебрити, и, как утверждает Скиапарелли, «уже совсем скоро “Ритц” заполнился женщинами в черно-белых свитерах».
Эльза Скиапарелли (справа), в Гайд-парке в Лондоне, в своей «брючной юбке» и иллюстрирующей ее модное послание: «Брюки для женщин!»
Фото: Fox Photos / Getty Images
Эльза Скиапарелли (справа), в Гайд-парке в Лондоне, в своей «брючной юбке» и иллюстрирующей ее модное послание: «Брюки для женщин!»
Фото: Fox Photos / Getty Images
«В то время весь мир говорил о дадаизме и футуризме, стулья имели вид столов, столы — табуретов, считалось неприличным спрашивать, что изображено на картине и каково значение поэмы»,— вспоминает в своей книге Скиапарелли. Она же принялась делать все против течения. Но от спортивного шика, принесшего ей и имя, и доход, к вечерним платьям перешла не сразу — осторожничала. Белый жакет — первое вечернее платье — был более чем скромным. А первой и удачной попыткой связать моду и искусство стала работа со скульптором и дизайнером Жаном Дюнаном. В 1925 году он ошеломил парижскую выставку декоративного искусства своими лаковыми панелями, возродив интерес к этой забытой китайской технике. Скиапарелли тут же заказала ему шелк, покрытый лаком. В последующие годы экспериментов с материалами было не счесть. Из чего она только ни шила: из позолоченных переплетенных шнуров, древесной коры, целлофана, соломы. В ткани переводила и все увиденное, и поразившее. Так, например, знаменитый газетный принт, который народная молва приписывает Джону Гальяно, придумала Скиапарелли. Идею «газетной шляпки» (по-нашему — пилотки) она подглядела у старушек на рыбном базаре в Швеции. Те, пока ждали свежую рыбу, прикрывали голову газеткой, чтобы не напекло. Первый «тираж» ткани напечатали к триумфальному открытию ее салона на Вандомской площади в 1935 году, а еще через год появится флакон духов Schoking в форме бюста актрисы Мей Уэст, нарисованный художницей Леонор Фини (много лет спустя идею утащит Жан-Поль Готье для парфюма Le Beau, только девичий бюст заменит на мужской). Из музеев Кремля итальянка привезла впечатления о богато расшитых церковных одеяниях — вышивальщицы Альбера Лесажа не поспевали исполнять ее все более изощренные заказы.
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Фото: Thierry Chesnot / Getty Images
Чем ближе подбиралась война, тем дальше от реальной жизни отдалялись художники-сюрреалисты, а вместе с ними и Скиапарелли. В предвоенных коллекциях креативность достигла апогея. Летнюю коллекцию 1938 года дизайнер посвятила цирку, а показ — настоящее цирковое представление — приурочила к выставке сюрреалистов. Только угольно-черное платье-скелет, сделанное по рисунку Дали, тревожно выделялось в этом шумном и дерзком параде вышитых слонов, клоунов, акробатов, сумок в форме мячей, шляпок с рожками мороженого и хулиганских надписей вроде «Осторожно — окрашено!». Осенняя коллекция 1939 года чествовала музыку: золотые колокольчики и клавиши, пуговицы в виде бубнов, музыкальные шкатулки, спрятанные в шляпы, силуэты стройные, как нотный стан, для женщин, созданных для песен и цветов.
Военные годы на выставке опущены. Мы не увидим, как выглядели платья «Линия Мажино», «Иностранный легион» или комбинезон «Серый самолет» из коллекции «Плати наличными и уходи». По словам Скиапарелли, один из комбинезонов сделали не металлического, а белого цвета в расчете на то, что белый отталкивает ядовитые газы. На косынках она теперь печатала не дифирамбы в свою честь, а списки продуктов, которых лишились парижане: «Понедельник: без мяса. Вторник: без спиртного. Среда: без масла. Четверг: без рыбы. Пятница: без мяса. Суббота: без спиртного. Зато воскресенье: всегда любовь!» «Мы представляли коллекцию, чтобы доказать самим себе, что еще работаем»,— писала Скиапарелли. В витрине на Вандомской площади появился стеклянный глобус с порхающими голубями. В сторителлинг нынешнего арт-директора дома Schiaparelli Даниэля Розбери (его вещи хитро вшиты в экспозицию так, чтобы неофит не заметил разницы) все это никак не вписывается. Может, оно и к лучшему.