Главное новшество экономики будущего в том, что человек отныне продает не только свои компетенции, но и самого себя, свои возможности, свой характер и потенциал. Именно они становятся судьбой и профессией. Привычный жизненный план «учиться, а потом всю жизнь работать» превращается в другой: «работать и всю жизнь не только учиться, но и переучиваться». Чему учиться, где и на кого переучиваться, какие профессии будут актуальны завтра и послезавтра? Об этом “Ъ” поговорил с первым заместителем генерального директора Национального агентства развития квалификаций Павлом Свистуновым.
Павел Свистунов
Фото: АНО «НАРК»
Павел Свистунов
Фото: АНО «НАРК»
— Перед нами задача с тремя неизвестными: абитуриент, вуз и профессия будущего. Чтобы ее решить и дать возможность абитуриенту получить востребованную профессию, нужно понять, с чем и с кем мы имеем дело. Начнем с юноши, жаждущего получить актуальную квалификацию…
— Или с молодого соискателя, уже отучившегося и желающего найти компанию своей мечты. Наш абитуриент сегодня не так уж прост. Он избалован устоями постиндустриальной эпохи. Да и работодатель теперь смотрит на мир иначе. Все меньше остается такой работы, где тупое принуждение позволяет получить максимум прибыли от работника. То есть эксплуатация как таковая, описанная в трудах Карла Маркса, больше не работает в новых системах.
Для того, чтобы бизнес начал зарабатывать реальные деньги, в большинстве отраслей от сотрудников теперь требуется творческое отношение к делу — что обеспечивается только вовлеченностью, своеобразным эмоциональным симбиозом работника и организации.
С другой стороны, и людям сейчас мало просто получать хорошие деньги, нужно еще, чтобы работа приносила удовлетворение, имела интеллектуальную и эмоциональную отдачу.
Наш абитуриент-соискатель все ищет себя, он креативен и могуч, но у него нет необходимых компетенций. То есть у нашего юноши, выходящего на рынок труда, сейчас: а) завышены запросы; б) часто он не обучен тому, что нужно работодателю; в) он хочет, чтобы к нему относились трепетно.
— И при этом он недооценивает значение прикладных знаний — ведь глаза же горят? Разве этого мало?
— Скорее, переоценивает свои знания и практические навыки, которыми владеет. Особенно этим страдают айтишники. Да, их сейчас начинают учить хорошо и правильно, в том числе и прикладным вещам. Но только в тех вузах, которые идут в смычке с потенциальным работодателем.
— Таких учебных заведений много?
— Пока меньше, чем хотелось бы, но там, где крупные компании внедряются в учебный процесс, открывают собственные кафедры с актуальными специальностями, в таких вузах студенты расписаны уже с третьего курса, крупных айтишных компаний сейчас у нас хватает, и практически везде кадровый голод. То есть студент еще не ступил за порог альма-матер, а уже является потенциально высокооплачиваемым специалистом, который понимает, где он дальше будет работать. И учится он именно тому, что ему понадобится в патронирующей компании.
Но — это происходит только в вузах с репутацией, вокруг которых собирается пул деловых партнеров. Знающих, что с этим учебным заведением имеет смысл работать, менять «под себя» программу, направлять своих специалистов, чтобы учили трудовую смену.
Именно это сближение бизнеса и образования — одно из направлений, которым мы занимаемся. Потому что далеко не все высшие и средние учебные заведения могут найти себе партнеров.
Мы же во многом выполняем функции института развития, связываем учебное заведение с производством или бизнесом. Собираем информацию — что с учебными программами не так.
— Ну, с айтишниками все ясно. Это сейчас, пожалуй, самая востребованная современная профессия, было бы странно, если бы работодатели не штурмовали вузы в расчете на будущих выпускников. А как обстоят дела с более «винтажными» специальностями. Например, студенты-аграрии?
— На самом деле сельхозработы — это уже давно не тема для анекдотов. Там сегодня нужны люди, ничуть не менее продвинутые, чем в хипстерских лофтах. Мы проводили опросы в крупных агрохолдингах, спрашивали: что их не устраивает в тех работниках, которые приходят к ним свеженькими из агропромышленных вузов и колледжей? Ответ нас удивил. Кроме ожидаемых жалоб на отставание по оборудованию и технологиям, которым обучают новую смену, холдинги почти единодушно ответили: не устраивает, что выпускники не знают английского языка.
— Зачем? С кем они будут на английском разговаривать в полевых условиях?
— Для нас это было тоже неожиданно. Ребята, ну сельскохозяйственные колледжи — это же бывшие техникумы или ПТУ, какой английский? Зачем? А затем, ответили нам, что у нас в работе теперь куча сложного импортного оборудования нового поколения. И инструкторы не русскоязычные, и документация к этому оборудованию написана на языке производителя. Причем не на обычном разговорном, а с уймой всякой специальной терминологии. То есть, заметьте, они уже даже не мечтают получить молодежь, которую в агропромышленном вузе научили этой сложной техникой пользоваться.
Они согласны хотя бы на специалистов, у которых есть базовые знания и английский — чтобы самим в этой сложной технике разобраться.
Зачастую эти холдинги сами проводят обучение для преподавателей — показывают, какое оборудование и технологии сейчас используются.
Вузам же выгодно учить тем, пусть даже устаревшим, предметам, которые уже обеспечены методологией и на которые легко найти преподавателя. И если есть набор преподавателей по определенным дисциплинам, что заставит их изменить свою программу? Ну только если его выпускники станут совсем «трудонеустраиваемые» и, как следствие, резко обмелеет поток абитуриентов, а значит, и обеднеет финансирование, которое теперь привязано к количеству студентов в вузе. Только тогда высшее учебное заведение начинает шевелиться.
— Так, может, и вверить все это волшебной руке рынка труда? Вуз останется на мели — тогда и начнет модернизироваться.
— Волшебная рука рынка — дело, конечно, хорошее, но если доверять только ей, то далеко мы не уедем. Рука эта очень часто растет, вероятно, не из того места или из того, но очень медленно. Сама по себе она мало что отрегулирует. У нас, например, до сих пор перепроизводство бухгалтеров, которое происходит от инерции трендов, сформировавшихся еще в девяностые, и никакая волшебная рука рынка почему-то ее не останавливает.
Точно такая же история происходит сейчас с айтишниками. Поначалу их мало кто выпускал, и на рынке был страшный голод, но, когда они стали воистину востребованы, их стали готовить все кому не лень. В том числе вузы, которые не имеют для этого ни научной, ни практической базы, ни достойных преподавателей, ни серьезной математики, массово создаются программы дополнительного профессионального образования. В результате мы имеем на рынке много низкоуровневых кодеров, которых легко можно было бы обучить на трехмесячных курсах, а не за пять лет высшего образования. И гораздо меньше специалистов высокого класса, способных не просто писать программы, а разрабатывать с нуля востребованные на рынке продукты и сервисы.
Образование без образования
— Появилась новая тенденция — скепсис по отношению к высшему образованию вообще. Молодые люди часто считают, что вуз — это не то место, где можно получить актуальную специальность. Лучше познавать все на практике.
— Надо признать, что иногда они бывают правы, потому что сейчас действительно появляется множество новых профессий, еще не освоенных большими университетами. И даже существующие специальности сильно меняются. Самый простой пример, не вузовский — профессия продавца. Раньше это были счеты, весы и своя корпоративная гордость. Теперь продавец — высокоинтеллектуальная работа, здесь надо хорошо разбираться в логистике, уметь работать с базами данных, не говоря уже о гостеприимной улыбке на лице. Прежняя специальность наполнилась новым смыслом, содержанием и набором трудовых навыков. Ну, а из профессий высшего образования — специалист по дизайну, например. Название одинаковое, а инструменты разные, уже не кульман, ватман и рейсфедер, теперь без знания пакета прикладных программ по проектированию, новых материалов, 3D-оборудования уже трудно в профессии.
Да, мы наблюдаем рост настроений: «Зачем мне терять пять лет, если я могу сам выучить то, что мне нужно, одновременно работая?» Но такая стратегия недальновидна. Делая ставку на прикладные навыки без более фундаментальных знаний, человек лишает себя серьезной перспективы в стремительно меняющейся реальности, без хорошей базы тяжелее меняться и переквалифицироваться.
— Можете привести пример?
— Могу, причем из собственной жизни. В середине 1990-х я занимался кредитными рейтингами организаций и регионов в первом Национальном агентстве кредитных рейтингов, и рядом со мной работали несколько хороших ребят со специальностью на первый взгляд нерыночной. Но с появлением в стране рыночной экономики они оказались очень востребованными. А ребята были не менеджерами, не маркетологами, а экономгеографами, то есть получили достаточно специфическое образование.
Казалось бы, где рыночная экономика и где ученый-географ? Без контекста вспоминается скорее Паганель, а не бизнесмен. Но оказалось, что со своими знаниями, пусть даже полученными еще в Советском Союзе, они были, по сути, квалифицированными специалистами в международной экономике. У них великолепный иностранный язык, знание экономики и хорошая аналитическая подготовка — мощный фундамент, на котором при желании можно вырастить достаточно востребованных компетенций. В результате многие эти экономгеографы стали банкирами, специалистами по внешним рынкам в разнообразных бизнес-структурах, аналитиками высокого класса. Да, они собирались быть чистыми учеными, но в новых исторических условиях легко освоили другие профессии просто потому, что у них была широкая интеллектуальная база. Она позволила им быстро и на хорошем уровне освоить массу новых специальностей, в которых были встроены их фундаментальные навыки.
Поэтому высшее образование, безусловно, нужно. Сразу ли после получения среднего — это уже вопрос. Но высшее образование должно быть хорошее, а не ради наличия диплома. Подход классический: искать почтенное учебное заведение со старыми традициями, но не оторванное от настоящего.
Для гуманитариев — латынь, греческий, старославянский, мировая литература и искусство должны сочетаться, например, с системами обработки массивов информации. Для естественников и технарей — научно-техническая база и математика с управлением проектами и коммуникацией. Этот набор кажется разнородным и местами архаичным, но он вас вывезет всегда. Возможно, через 20 лет мы будем писать тексты и программы не на клавиатуре, а усилием мысли, но у того, кто владеет мировым литературным контекстом или сильным математическим аппаратом, всегда будет преимущество перед тем, кто просто освоил новый гаджет и научился складывать слова в предложения.
— Это единственный путь?
— Конечно, бывают исключения. Возможно, найдутся молодые люди, которые сумеют путем самообразования заложить достойный фундамент и освоить свежую профессию. Но в любом случае эту компетенцию придется как-то легализовать. По трудовой книжке он грузчик, а претендует на место разработчика новых сервисов. Отбракуют его. Типичный эйчар отдаст предпочтение тому, кто может свою квалификацию подтвердить. Вот для этого и существуем мы — вернее, еще одно из направлений нашей работы: независимая оценка квалификаций.
ЕГЭ для взрослых
— Это своего рода госэкзамен для тех, кто прошел свои собственные университеты?
— Независимая оценка нужна не только самоучкам, хотя для них это очень удобная возможность легализовать свои навыки, сделать их весомыми и зримыми для работодателя. Но сегодня уже целые отрасли с помощью системы независимой оценки квалификаций переходят к более эффективному управлению человеческим капиталом. Ведь человека с официальным дипломом, особенно не самого передового вуза, тоже иногда не грех проверить. Да и работника со стажем стоит учить новым компетенциям, а затем проверять усвоенные навыки.
— Сколько сейчас в стране работает таких центров?
— Это уже достаточно мощная инфраструктура. 510 Центров оценки квалификаций, ЦОК, в 83 регионах. 1670 экзаменационных площадок. 3 тысячи квалификаций, по которым можно получить независимую оценку. 42 отраслевых совета по профессиональным квалификациям, которые отвечают за создание и совершенствование профессиональных стандартов.
— И сколько человек уже прошло такую оценку?
— 155 тысяч человек, из них только 136 тысяч получили свидетельство о квалификации, то есть отбор достаточно строгий. Но все-таки это еще не очень большая цифра в масштабах страны.
Причина — не все работодатели пока понимают, зачем это им нужно, или не готовы дополнительно вкладываться в обучение и отбор персонала. А между тем независимая оценка квалификации должна быть востребована на каждом предприятии.
И каждое предприятие могло бы вступить в коллаборацию с профильным вузом и заранее позаботиться о том, чтобы выпускники имели возможность освоить современные специальности, которые им самим и нужны.
— А есть какие-то профессии, которые, на ваш взгляд, не поддаются оценке квалификации? Скажем, поэт, политик?
— Или специалист по GR, например. Те, кто выстраивает отношения коммерческих компаний с властью. С местной, региональной, центральной. Эти умения в принципе не поддаются анализу. Потому что методы успешной их работы могут быть чрезвычайно разнообразны, и они очень замешаны на жизненном опыте, личном бэкграунде и наработанных связях. Вообще — сложный вопрос. Можно оценить знания и умения, без которых 99% специалистов не смогут квалифицированно выполнять свои функции, но тяжело измерить талант.
Подозреваю, что дизайнер тоже не может быть оценен до конца. Да, владение графическими пакетами можно отметить, и, предположительно, чем большим количеством инструментов дизайнер пользуется, тем выше его профессионализм. И чем больше база знаний. Профессиональную основу и способность квалифицированно выполнять работу оценить можно, а текстуально зафиксировать — нельзя. Мы не можем очертить параметры таланта. Свой стиль? Художественный вкус? Это уже за рамками оценки квалификации — это решение работодателя и заказчика, по тому же портфолио. Но, благодаря независимой оценке, они будут знать, что к ним пришел твердый профессионал, а подойдет ли он им — это их выбор.
Впрочем, речь не только о тех профессиях, где «дух витает». Точно ранжировать квалификации поваров мишленовского ресторана, подозреваю, тоже невозможно, потому что это тоже творчество, и оно сильно подвержено субъективности. При этом следует учитывать, что не каждому надо экзамен сдавать, признание может быть и по совокупности работ, достижений. А вот повара столовой — очень даже можно и нужно оценивать. Будет ли то, что он приготовил, вкусно, соответствовать технологическим картам, сможет ли он организовать процесс. А в дальнейшем, опираясь на требования профессионального стандарта, он может учиться и расти.
В общем, достаточно трудно стандартизовать верхушку, элиту любой специальности, потому что там уже идет сращение профессии и личности. Например, главных конструкторов много, а Калашниковых или Илюшиных единицы. Слишком много слагаемых. Не зря, к примеру, говорят, что красивый самолет хорошо летает. Вот как он это сделал, как догадался? Прозрение учету не поддается. Другой вопрос, что задача так и не стоит — главное оценить, способен ли работник выполнять профессиональные задания определенного уровня качественно.
— А должность губернатора, министра — для них есть профстандарты?
— Почему нет? Я бы, конечно, трек-рекорд оценивал у человека. Послужной список, опыт, достижения. Но есть и другой подход. Знание законодательства в необходимом объеме, способность принимать решения, устанавливать контакты с людьми, выстраивать команду — все эти качества давно тестируются и могут стать основой стандарта.
В конце концов, есть же школы губернаторов. Их там как раз вводят в курс экономики, проводят стресс-тесты, учат принимать решения, делать выбор. Плюс к тому — лекции опытных управленцев высокого ранга. Работа ведь предстоит нелегкая. Стрессоустойчивость у госслужащего сегодня должна быть железная. Когда я общался с вице-президентами, премьерами, министрами — а такой опыт у меня есть,— я замечал, что это люди с дикой энергетикой. Не то чтобы они обаятельные, не в этом дело. Они очень заряженные сами по себе, внутри большой запас сил, прочности и энергии. Что такое выдерживать 20 совещаний в день, и сверху давление, и снизу, и региональная элита не зайчики. Нормальный человек через месяц сляжет.
Будущее рядом
— Возвращаемся к занимательной футурологии. Так какие они все-таки — профессии будущего? На что делать ставку выпускникам школ и вузов?
— Сейчас по понятным геополитическим причинам на пике востребованности специалисты по азиатским и ближневосточным рынкам — обобщенно говоря, китаисты и арабисты. Специалисты по логистике также чрезвычайно востребованы. Морские перевозки, фуры, железная дорога — все идет в дело, европейские направления закрылись, и надо выстраивать новые связки и новые маршруты.
Те, кто связан с авиаперевозками, наоборот, оказываются менее востребованными.
Мы еще в пандемию, кстати, взаимодействовали с HR-командой Московского метрополитена, они креативно отработали и нашли хороший кадровый резерв для обслуживания новых станций метро, стали набирать высвободившихся людей из служб аэропортов московского аэроузла.
Это очень удачный пример того, как можно разобрать на составляющие одну профессию и, добавив в нее несколько новых компетенций, собрать совершенно другую, потратив минимум времени и сил. Ведь и в аэропортах, и в Московском метрополитене главная компетенция — управление крупными потоками людей и инфраструктурой жизнеобеспечения.
Человека надо совсем немного доучить регламентам метро, особенностям технических узлов и сооружений — и специалист готов. Его удается выучить не с нуля, а с достаточно высокой квалификационной базы.
Существенно влияет на рынок труда организация параллельного импорта. То, что раньше делалось через официальных дилеров, сейчас будет напрямую закупаться и перегоняться из третьих стран. Это приведет к возвращению «челночников», но уже на другом уровне. Заметьте, уже видны изменения в рекламе — она теперь привязывается не к бренду, а к продавцу определенных товаров и брендов.
Точно так же будут востребованы виртуозные специалисты по финансовым продуктам, которые, невзирая на препоны, сумеют проводить необходимые платежи. Так что еще одна профессия завтрашнего дня — эксперты по персонифицированным системам оплаты. Здесь же надо вспомнить, что криптовалюты получили дополнительную ценность: мастера-криптовалютчики иногда востребованы уже и при проведении обычных внешнеторговых сделок.
Химики окажутся на коне. Сейчас, в связи с санкциями, возникают зияющие пустоты — отсутствие самых элементарных продуктов, начиная с гигиенических средств и кончая среднетоннажной и малотоннажной химией. И эту пустоту будут яростно закрывать, а значит, потребуются люди.
Инженеры-конструкторы в последние годы были тоже востребованы, но сейчас это станет особенно актуально. Айтишники (теперь, когда часть профессионалов уехала), безусловно, тоже в фаворе, но именно специалисты. Профессионалы по информационной безопасности просто совсем уже нарасхват. Спецы по беспилотникам были нужны и в спокойное время, сейчас — особенно. Это очень перспективная профессия.
Понимаете, рынок труда теперь находится в ожидании — мы переживаем серьезный удар по экономике, который изменит многое. Пострадали огромные пласты специальностей: финансисты, область страхования — всего не перечислишь.
Специалисты западных офисов, которые годами встраивались в регламент работы европейских корпораций и одной из главных ценностей числили безупречный иностранный — они остались в пустоте.
Им надо срочно переходить либо в российские компании, которые подобными кадрами и так уже насыщены, либо переориентироваться. И тут уже наша роль — на кого могут переучиться специалист с хорошим языком и способностью выстраивать коммуникации. Что им делать? Ясно одно — из комфортной ситуации они выпали надолго.
— Одним словом, спрос в новой реальности будет в основном на людей, способных эволюционировать и что-то умеющих делать, кроме коммуникации. Независимо от их нынешней профессии.
— Да, способных учиться, переучиваться и развиваться.
— А как? Где? Куда бежать? Ведь не в центры занятости?
— Да, сейчас нужны другие подходы. Но в любом случае государство за тебя твою работу над собой не сделает. Оно может только помочь инструментарием. Знаете, у нас есть конструктор карьеры. Программа, которая прописывает, кем ты можешь стать, если сегодня ты, к примеру, слесарь или продажник, и какие тебе нужно навыки прокачивать, чтобы занять ту или иную карьерную ступень. Теперь надо создавать конструктор перепрофилирования. Это когда ты знаешь базу навыков и квалификаций всех специальностей и видишь, у кого база совпадает на 60–70 процентов — так, чтобы пришлось переучиваться только процентов на 30. Наше агентство этим тоже занимается.
Резюмируя, мы делаем три ключевые вещи. Первое — занимаемся взаимодействием образования (всех уровней) и бизнеса. Помогаем бизнесу найти учебное заведение, способное выучить необходимых ему специалистов, а учебному заведению — адаптировать программы и модернизировать учебные процессы. Второе — мониторим потребности в новых специальностях, формах обучения, процессы и практики, возникающие на рынке. Классическое профобразование не способно оперативно отслеживать изменения рынка труда и подстраиваться под них, мы помогаем ускорять процессы и применять более гибкие инструменты.
Ну и третье: проведение независимой оценки квалификации, для основной массы профессий добровольное, а для опасных специальностей — сварщиков, лифтовиков, строителей — обязательное.
И знаете, наша работа может казаться не слишком понятной, а уж тем более увлекательной и необходимой, мы не выводим синие астры и не раздаем пособия, но мы занимаемся тем, что беспокоит и молодых людей, и их родителей, и работодателей, и работников, и государство.
— Так все-таки — какая она, профессия будущего? Вы так и не ответили точно.
Знаете, еще совсем недавно любили повторять: «Хороший человек не профессия». Так вот, похоже, пришли времена, которые опровергают этот афоризм. Вернее, уточняют его. Если быть хорошим человеком — это не только моральная категория, но и набор качеств личности вообще, то это становится единственной гарантией востребованности в бесконечную эпоху перемен. Хорошим — значит способным регулярно совершать над собой эволюционные усилия, учиться, меняться, уметь работать в коллективе, занимать проактивную позицию к общей задаче и собственной судьбе.
А для родителей, желающих своим детям добра, слом парадигмы заключается в том, что воспитание становится важнее обучения. Вызубренные знания уже сильно проигрывают обучению через понимание, желание и умение учиться важнее намертво вызубренных один раз материалов. Успех в будущем — это гибкость, желание развиваться и широкая база знаний, умение подгонять свои навыки под необходимую в данный момент специальность. Такая пока вырастает картина будущего.